Все последние события из жизни вулканологов, сейсмологов
Японцев, Американцев и прочих несчастных, которым повезло родиться, жить
и умереть в зоне сейсмической активности

Стихия

Землетрясение, Извержения вулканов, Ледяной дождь, Лесные пожары, Ливни, Наводнения, Огненный смерч, Паводок, Смерчи (Торнадо), Тайфуны, Тектонический разлом, Ураганы, Цунами, град, ледоход

Вулканы

Авачинский, Асо, Безымянный, Везувий, Йеллоустоун, Кампи Флегрей, Карангетанг, Килауэа, Ключевская Сопка, Мерапи, Мон-Пеле, Невадос-де-Чильян, Питон-де-ла-Фурнез, Сабанкая, Тавурвур, Толбачик, Фуэго, Хурикес, Шивелуч, Этна

Тайфуны

Тайфун Нору

Наводнения

Наводнение в Приморье

Районы вулканической активности

Вулканы Камчатки, Вулканы Мексики, Курилы

Грязевые вулканы и гейзеры

Локбатан

Природа

Вулканы, Изменение климата, Красота природы

Наука

Археология, Вулканология

Наша планета

Живая природа, Спасение животных

Ураганы

Тайфун Мэттью, Ураган Ирма, Ураган Харви, ураган Мария

Районы сейсмической активности

Землетрясение в Италии, Землетрясение в Китае, Землетрясение в Турции

Солнечная система

Венера, Марс, Меркурий, Планета Земля, Плутон, Сатурн, Юпитер

Космос

экзопланеты

Астрономические события

Лунное затмение, Метеориты, Противостояние Марса, Суперлуние

Антропогенные факторы

Климатическое оружие

Землетрясения

Прогноз землетрясений

2019-02-09 19:51

Везде медведи, умирать запрещено: как я работал барменом в российском анклаве в Арктике

Планета Земля

Швейцарским ножиком я ковыряю мерзлую почву — каменистый черный грунт поддается с трудом, удается отрыть сантиметров десять. В получившуюся ямку я кладу свой вырванный пару месяцев назад зуб и строю импровизированный курган из камней вокруг. Внизу, под горой, дымит трубами угольной ТЭЦ шахтерский город Баренцбург — российский анклав на острове Шпицберген в тысяче километров от Северного полюса.

Солнце слепит, бликуя в океанском заливе, — три часа ночи, пора спускаться.

Зуб мучил меня еще на корабле; проснувшись от шороха льда по борту за стенкой каюты, я первым делом запивал обезболивающее открытой банкой выдохшейся вишневой газировки, брился и шел на смену к себе в бар на корме. Каждые четыре дня наш паром заходил в Питер, но времени едва хватало, чтобы забросить санкционных сыров из Таллина или Стокгольма домой и рвать обратно на судно — поить новую порцию осоловелых от качки пассажиров. После смены мы собирались в столовой с другими барменами и играли в «что я буду делать, когда спущусь на берег».

В прошлом январе я спустился на берег в последний раз: корабль продали, и весь экипаж лишился работы. Одновременно меня бросила девушка (привет, Насть), так что я заперся в опустевшей съемной квартире у порта и под новогодней гирляндой на кухне принялся в одного планомерно опустошать прихваченную в дьюти-фри бутылку вискаря. Добравшись до дна (во всех смыслах), однажды утром я встал, пошел мыть посуду и обнаружил на мейле письмо с утверждением моей кандидатуры на трудоустройство в компанию «Арктикуголь». Озадаченно пролистав переписку, я не без труда восстановил в памяти, что ночью накатал им простыню резюме на вакансию, случайно попавшуюся между вкладок с порнухой и списками снотворного без рецепта.

Через две недели я улетел на Шпицберген, где вместе с корабельным коллегой Артёмом — единственным, кто решился составить мне компанию, — провел последующие четыре месяца и три дня, работая барменом на самой северной пивоварне в мире.

Архипелаг Шпицберген — промерзший кусок суши на краю Ледовитого океана, договором 1920 года закрепленный в территориальном составе Норвегии и наделенный особым геополитическим статусом, согласно которому более 50 государств, включая Россию, имеют равное право на осуществление промысловой, коммерческой и научно-исследовательской деятельности в этом регионе. Со стороны России таковая деятельность регулируется государственным трестом «Арктикуголь», унаследовавшем от советского прошлого три угледобывающих поселения: Грумант, Пирамиду и Баренцбург; и если первые два так или иначе остаются законсервированы, рудник Баренцбурга продолжает функционировать.

Я впервые наткнулся на статью о Шпицбергене лет пять назад и сходу влюбился в этот абсурд: люди живут на заполярном острове, чтобы добывать маловостребованный в нашем веке уголь, большая часть которого уходит на нужды местной ТЭЦ, чтобы можно было дальше добывать уголь.

С тех пор мне хотелось непременно поврубаться в этот паноптикум изнутри, но тогда туристическая сфера в Баренцбурге только зарождалась, а сейчас, в рамках запоздалой постиндустриализации, активно набирает обороты, и мои навыки в нехитрой профессии бармена нашли здесь свое применение.

Раз в два месяца «Арктикуголь» устраивает для своих сотрудников прямой чартерный перелет из Москвы в Лонгйирбюен — норвежскую столицу архипелага, администрация которой на деле едва ли имеет больший вес, чем кадастровый план Луны: вопреки любым межгосударственным соглашениям архипелаг остается Ничьей Землей, по прилете даже не ставится никакого штампа в паспорт, и теперь, если судить по документам, четыре месяца я был нигде — только вылетел из Москвы и вернулся обратно.

В аэропорту мы разминулись с работниками, ожидавшими обратного рейса, — так происходит смена вахты. Дорожное сообщение между поселениями на острове отсутствует, в целях сохранения экологии единственный разрешенный вид наземного транспорта за пределами городов — гусеничный, и каждый раз в начале нового сезона российские гиды по новой прокладывают общую снегоходную трассу. Здесь, в Лонгйире, находится самая северная в мире скейт-рампа. Доска, примотанная к моему рюкзаку, вызывала понятное любопытство, и я переживал за ее сохранность, когда наш багаж отправили баржей, а нас самих погрузили на вертолет прямиком в Баренцбург. По пути я упрямо пялился в иллюминатор, хотя последний раз солнце показалось, когда мы еще были в самолете, и соседний берег залива удалось разглядеть только через несколько недель, когда полярная ночь постепенно начала сдавать позиции.

Пирамида и Баренцбург были некогда крупнейшими и наиболее технически продвинутыми поселениями на острове, специалисты со всей страны наперебой рвались сюда за северными коэффициентами и передовыми условиями труда.

Со времен распада СССР демографические весы качнулись в сторону Норвегии, и теперь население Лонгйирбюена в четыре раза превосходит Баренцбург, где постоянных жителей практически нет — только вахтовики, количество которых составляет в среднем 450 человек. Впрочем, оба города проигрывают в численности популяции белых медведей — поэтому выходить за пределы поселка без ружья или хотя бы сопровождения гида строго не дозволяется контрактом.

А еще здесь на законодательном уровне запрещено умирать: любые захоронения выталкиваются вечной мерзлотой и служат приманкой грозному хищнику.

Старый «пазик» доставил нас от вертолетной площадки к общаге, куда нас определили жить после короткого вступительного собрания. Длинный коридор на первом этаже соединяет кухню, санузлы и три комнаты — две мужские и одну женскую. В нашей жили шестеро: мы с Артёмом, гид из Петрозаводска, два повара из Карелии и один — с Украины. В национальном составе шахтерской прослойки города еще с советских времен преобладают выходцы из Донецка, известного своими угольными месторождениями. Теперь, в силу известных обстоятельств, многие из них подаются сюда целыми семьями, пристраивая жен в прачечную, столовую или магазины, потому что дома у них не осталось работы (а иногда и самого дома). Так, например, в гостинице, где нам предстояло работать, мы познакомились с нашим будущим коллегой — барменом, отец которого работает в столярной мастерской, а мать — посудомойщицей на кухне.

Баренцбург выглядит как квартал хрущевок с рабочей окраины, по странной случайности телепортированный на Северный полюс — причем вместе с жителями, некоторые из которых будто и не замечают подмены ландшафта, поэтому в городе царит типичная атмосфера российской провинции, в которой земляцкая сплоченность и взаимовыручка непостижимым образом уживаются с постоянной соседской бранью.

В мемориальной табличке упомянутые хрущевки фигурируют как «первые на острове небоскребы»: действительно, в силу сейсмической обстановки высотная доминанта норвежского Лонгйира ограничивается двумя — от силы тремя — этажами.

На этом фоне архитектура Баренцбурга смотрится хоть и несообразным, но горделивым памятником широкому размаху советского градостроительства.

В переложении на арктический лад все постройки прибавили не меньше метра в толщину стен и возведены на сваях вдоль узкого берега у подножия горной гряды — в полном соответствии с розой ветров, которые досаждают здесь куда больше температуры: из-за Гольфстрима фактический минус редко опускается ниже двадцати градусов, зато метет так, что я впервые почувствовал, как замерзшие глаза изнутри холодят веки.

Присутствует полный набор провинциальной же инфраструктуры: больница, школа для детей вахтовиков, два магазина — промтоваров и продуктовый. Ценники близки к среднероссийским, а для расчета предусмотрены специальные внутритрестовые карточки, на которые ежемесячно перечисляется определяемая самими работниками часть зарплаты — разобраться в этой системе возможно только на личном опыте.

Продукты поставляются раз в полтора месяца кораблем из Германии, и в эти дни очередь за дефицитными свежими овощами тянется далеко в сторону монумента «Наша цель — коммунизм», который сейчас имеет больше декоративное значение.

Водка и сахар отпускаются по лимитным талонам — по килограмму и литру на человека в месяц соответственно. Как несложно догадаться, талоны эти имеют большую ценность во внутреннем обороте.

Ближе к берегу стоит деревянная часовенка на самообслуживании: дверь на крючке, внутри никого, только иконы и писание — официальные представители церкви редко добираются на остров. Чуть дальше — советский культурно-спортивный комплекс с библиотекой и концертным залом, где по выходным крутят кино — вышедший тогда новый эпизод «Звездных войн» смотрелся в этом антураже особенно сюрреалистично. Там же по праздникам проводятся концерты местной самодеятельности с танцами и пением — я готовился к худшему, когда любопытства ради решил заглянуть на один из них, и был не на шутку удивлен, с каким неподдельным энтузиазмом знакомые мне шахтеры преображаются на сцене. По вечерам, когда спортивный зал пустовал от футбола, я заходил покидать мяч в сетку, но еще больше был впечатлен старым бассейном с соленой водой прямо из моря, прогретой до 28 градусов. Я успел всласть накупаться в нем в первые же дни, пока к собственному смущению не обнаружил, что на новоприбывших распространяется двухнедельный карантин: в низкомикробной среде архипелага они — как Ноев ковчег для материковых бактерий.

Вся вышеперечисленная экосистема находится в безраздельном владении треста «Арктикуголь», занимающего внушительных размеров центральный офис — бюрократический замок-лабиринт, под которым находится спуск в шахту (sic!).

Финансовые взаимоотношения треста с сотрудниками — зеркальное отражение зацикленного на самом себе местного углепрома: выплачиваемое работодателем жалованье возвращается к нему в виде оплаты больничных услуг, продуктов и жилья, в стоимость которого, помимо протянутого от норвежских соседей интернета, входит рента за пользование мебелью.

Мне повезло: вскоре из гостиничного ресторана меня перевели работать в открывшийся после ремонта бар на втором этаже пивоварни, запущенной около трех лет назад как экспериментальный проект туристического департамента. Пиво производится по современным бельгийским технологиям и реализуется в пределах города через бар, ресторан и рабочую столовую, где я не раз становился свидетелем грандиознейших шахтерских пиршеств. Ключ от бара оставался у меня, и после смены я нередко подолгу засиживался с книжкой у стойки и совсем не торопился возвращаться в общагу, тоскуя по моей милой корабельной каюте с плакатом Джармуша на двери собственного туалета. По ночам мы с Артёмом брали старенький белый вэн «тойота», на котором нам иногда поручали развезти что-то в городе, и под лай ездовых собак с псарни, где я часто зависал по выходным, катались по немногочисленным пустым дорогам вдоль берега от ТЭЦ в сторону вертолетной площадки и обратно, поджидая северное сияние — в первые недели шея болела от постоянно запрокинутой головы.

Утром 23 февраля весь город собрался на центральной площади, чтобы отметить неофициальный, но вместе с тем самый важный на острове праздник — день встречи солнца.

После полярной ночи оно должно было впервые показаться над горизонтом — совсем ненадолго, но достаточно, чтобы успеть пожарить шашлык из местной свинины с недавно закрывшейся фермы. Я ждал этого дня не меньше остальных, однако тогда мне было не до того: обезболивающее больше не действовало, и всю ночь я метался в койке от зубной боли, считая минуты до начала работы больницы. В девять часов я с ужасом осознал, что в праздничный день больница закрыта, и отправился на поиски стоматолога сам. В домашнем халате он открыл дверь и потер лоб: ну почему именно сегодня? Со стоном я чуть было не повалился к нему на порог — ладно, ладно, через полчаса у больницы. Когда я вышел из его кабинета, у меня подкашивались ноги — в руке я зачем-то сжимал окровавленный кусок зубного корня. Край солнца еще выглядывал из-за дальних гор — я вспомнил про запрет на захоронения и вдруг ясно понял, что сделаю с зубом.

Весной полярный день сменяет ночь, и есть короткий промежуток времени, когда сутки выравниваются, насколько это возможно в условиях 78-й широты. В ту пору мы облюбовали для прогулок ближайшую к общежитию гору, пологую вершину которой почему-то обходили стороной все ветра.

Артём вел нескончаемую фотоохоту за рассветами, песцами и дикими оленями, которые тогда, изголодав за зиму, совсем потеряли страх и приходили подкармливаться в город остатками хлеба с местной пекарни.

Первый раз мы пропустили рассвет: к половине пятого чифирь в термосе закончился, мы окончательно продрогли и двинули назад; оглянувшись на полпути, мы обнаружили, что солнечный диск наконец показался из-за горизонта. Чертыхнувшись, Артём достал фотоаппарат, и в тот же момент солнце снова село. Мы застыли на месте, пытаясь понять, что только что произошло, и уже почти сошлись на мысли, что нам привиделось, когда мираж повторился. И еще. Потребовалось несколько минут, чтобы осознать — в хрупких полярных сумерках солнце поднималось по долгой касательной к горизонту, то уходя, то снова выглядывая из-за очередной горы.

Тогда же в город стали регулярно заходить первые прогулочные корабли из Лонгйира, и их иностранные пассажиры разбавили поток организованных групп состоятельных русских туристов, которых весь зимний сезон привозили на снегоходах наши гиды. Как работникам турдепартамента нам, в отличие от невыездных обычно шахтеров, в теории разрешалось на тех же кораблях ходить в Лонг; путем хитроумных комбинаций мне удалось выбить себе два с половиной дня отгула, и однажды я взошел на борт такого суденышка.

Через пару часов пути я оказался в другом мире: в 60 км от Баренцбурга живет опрятный европейский городок: мимо супермаркетов, кафе и цветастых домишек по асфальтированным улицам аккуратно движутся десятки автомобилей.

Я сбросил рюкзак в гостевом доме для работников треста и направился прямиком к рампе, где зависала ватага норвежских детишек: при виде моего скейта они заголосили, выпрашивая дать покататься, и я не мог отказать. Арктика здесь была полу-игрушечная, оленьи рога над дверьми, казалось, сделаны из пластика — не хватало настоящей, суровой полярной романтики. И всё же после трех месяцев в Баренцбурге у меня с трудом укладывалось в голове, что вот эта портная мастерская является частным предприятием, не имеющим никакого отношения к компании «Арктикуголь», а на центральной площади вместо бюста Ленина стоит кабинка фримаркета, где жители обмениваются разными мелочами.

Через пару недель мы сдаем рюкзаки на баржу. На пути к вертолетке я жадно, будто в первый раз, глазею в запотевшие окна «пазика»: косолапо скользя по майскому льду, первые шахтеры уже сонно бредут в забой и машут нам вслед — вот этот вроде грозился начистить мне физиономию, когда я выгонял его из бара в прошлый раз — потом пришлось тащить его до дома. Пес Пломбир — помесь хаски и гончей — заливается лаем, когда мы проезжаем мимо. На нашей горе я, кажется, различаю тонкую башенку из камней и трогаю языком пустую лунку в десне.


Источник: knife.media