Дорога в Муезерский — это нить, брошенная через бескрайние леса и болота. Она не обрывается с асфальтовым покрытием, а плавно стекает с холмов ухоженной грунтовкой, чтобы искупаться в лазурной воде озер и продолжиться тропинками по скалистым хребтам гор, ведущим к небу. По ней нельзя продолжить путь дальше, можно только вернуться. Она мягко, но настойчиво предлагает остановиться. И в этой вынужденной остановке — главный дар этого места.
В городе человек потребляет время, как товар: дробит его на бездушные отрезки, торгуется за минуты, судорожно бежит вдогонку, вечно опаздывая навстречу самому себе. В Муезерском время — не ресурс, а стихия. Оно течет сквозь пальцы, как чистая, ледяная вода из лесного родника. Его нельзя поймать, сохранить или потратить. Его можно лишь ощутить кожей: прохладу утра, тепло полуденного камня, влажный вечерний воздух. Мы не теряем здесь часы; мы освобождаемся от их тирании, оказываясь в месте, где «опоздать» — понятие бессмысленное.
Озеро Пизанец, вытянувшееся темным продолговатым зеркалом, хранит в своих глубоких, бирюзовых на просвет водах безмолвный покой. Его гладь в безветренный день настолько неподвижна и чиста, что в ней видно каждую морщинку у глаз, каждую прядь волос. Но если всмотреться глубже, за внешнюю оболочку, становится ясно: отражается не просто лицо, а внутреннее состояние, сама душа, освобожденная от городской суеты. Спокойная вода возвращает тебе не изображение, а ощущение самого себя.
На горе Воттовааре, куда ведет лишь тропа, время перестает существовать вовсе. С ее вершины открывается панорама бескрайней карельской тайги, уходящей к горизонту волнами застывшего гранитного моря. Здесь, среди каменных лабиринтов, выложенных древними людьми, царит вечность. И среди этого величия танцуют в каком-то ином измерении маленькие, карликовые деревья, изогнутые ветрами. Они похожи на застывшие вопли, на закрученные болью и одиночеством души. Кажется, будто каждый путник, поднявшийся сюда, оставляет часть своих нерешенных проблем и тягот в этих причудливых формах, и дерево, приняв его ношу, продолжает свой немой, вековой танец перед лицом бесконечности.
И это зеркало природы — единственное, что не лжет. Оно не приукрашивает и не искажает. Если отражение в темной, почти черной воде пугает своей тревогой или неприкаянностью, значит, проблема не в ней. Оно лишь обнажает то, что скрыто под слоем повседневных дел и искусственных ритмов. Тишина и первозданность этого места заставляют услышать внутренний голос, который где-то там, в потоке цифр и дедлайнов, был давно и тщательно заглушен. И в этом безмолвном диалоге с собой происходит главное таинство — встреча с тем, кем ты был всегда, до того как впервые взглянул на циферблат.