Плевок огненной горы

В самом начале 1600 года, когда Европа ещё не отошла от новогоднего похмелья и смутных предчувствий нового столетия, планета решила показать, кто в доме хозяин. 19 февраля, в далёком и мало кому известном вице-королевстве Перу, проснулся вулкан с труднопроизносимым названием Уайнапутина. Это было не просто извержение, а припадок ярости планетарного масштаба. Гора не извергалась, она взорвалась, выплюнув в стратосферу около тридцати кубических километров пепла, камней и газа. Этого хватило бы, чтобы накрыть всю центральную Россию толстым слоем серой гадости. Грохот стоял такой, что его отчётливо слышали за триста километров, а тучи вулканической пыли засыпали города в пятистах километрах от эпицентра. Для местных жителей это был конец света в миниатюре. Грязевые потоки, или лахары, сметая на своём пути деревни и поля, устремились к Тихому океану, преодолев сто двадцать километров и похоронив под собой остатки испанского колониального благополучия.

Но самое страшное было не в лахарах и даже не в пепле, который на годы отравил почву. Главным оружием Уайнапутины стал диоксид серы. Миллионы тонн этой дряни взлетели на высоту двадцати-тридцати километров, где вступили в реакцию с водой и образовали мельчайшие капельки серной кислоты. Возник гигантский аэрозольный зонтик, который медленно, но верно расползся по всему земному шару, отражая солнечные лучи обратно в космос. Планета надела тёмные очки, и на ней стало ощутимо холоднее. Учёные потом присвоят этому событию шестой уровень по восьмибалльной шкале вулканической активности (VEI), поставив его в один ряд с такими монстрами, как Кракатау. Но для людей XVII века это была не наука, а кара божья, явленная воочию. Они ещё не знали, что перуанский вулкан только что нажал на спусковой крючок глобального кризиса, который перекроит карты, снесёт династии и убьёт миллионы.

Последствия не заставили себя ждать. Пока аэрозольное облако совершало кругосветное путешествие, мир жил своей обычной жизнью, не подозревая, что климатическая бомба уже тикает. В Европе гонялись за ведьмами и готовились к очередной религиозной резне. В Китае династия Мин пыталась справиться с коррупцией и набегами кочевников. В России Борис Годунов укреплял свою шаткую власть. Никто из них не смотрел на небо с тревогой, никто не связывал неурожайный год с далёкой горой в испанских колониях. Связь между событиями, разделёнными тысячами километров, была неочевидна. Человечество, считавшее себя венцом творения, оказалось беспомощным перед силой, которую не могло ни понять, ни контролировать.

Вулканологи и климатологи будущего, изучая ледяные керны Гренландии и Антарктиды, обнаружат в слоях, относящихся к 1601 году, резкий скачок содержания сульфатов — неопровержимое доказательство вины Уайнапутины. Они назовут это «вулканической зимой». Но для современников это была просто череда необъяснимых бедствий. Лето становилось короче и холоднее, дожди лили неделями, а то и вовсе сменялись снегом в июле. Реки, которые веками служили транспортными артериями, сковывал лёд невиданной толщины. Старики качали головами, бормоча, что никогда такого не было, а священники всех конфессий призывали паству каяться, ибо гнев Господень был очевиден. Никто не мог и предположить, что виной всему не грехи человеческие, а простая химия и физика в верхних слоях атмосферы. Планета просто чихнула, и человечество слегло с жесточайшей простудой.

Этот глобальный холодильник, включённый одним нажатием вулканической кнопки, работал с перебоями, но неумолимо на протяжении почти всего XVII века. Историки назовут этот период «Малым ледниковым периодом», а точнее, его самой суровой фазой — «флуктуацией Гриндельвальда». Ледники в Альпах поползли вниз, пожирая пастбища и деревни, которые стояли там сотни лет. Виноградники в Англии, заложенные ещё римлянами, вымерзли окончательно, превратив страну в нацию любителей пива и эля. Вся экономика, вся жизнь, построенная на предсказуемом цикле времён года, пошла вразнос. Люди привыкли бороться друг с другом за землю, за веру, за власть. Но как бороться с холодом, который пробирает до костей, и с голодом, который сводит желудок? На этот вопрос у XVII века не было хорошего ответа.