Вот скажи, тебе кто ближе – Нансен или Амундсен? – спросил меня как-то товарищ по экспедиции

– Вот скажи, тебе кто ближе – Нансен или Амундсен? – спросил меня как-то товарищ по экспедиции. Дело было на Земле Франца-Иосифа, и он, собираясь в Арктику, много читал про полярников.

Я честно сказал: «Амундсен!» – и шокировал товарища. Нансена он любил, а покорителя обоих полюсов терпеть не мог, и эта нелюбовь имела предельно конкретную причину:

- Амундсен?! Как?! Он же собак ел!

За этим несерьёзным диалогом прячется вполне серьёзная мораль. Читая истории полярников, почти невозможно остаться беспристрастным. У меня тоже есть любимый полярник, и это, внимание, не Старый Руал! Хотя я действительно люблю неоднозначного Амундсена больше добродетельного Нансена, но на первом месте среди героев Севера для меня – наш русский человек, и зовут его Георгий Алексеевич Ушаков.

Два великих норвежца воплощали разные типы полярника – исследователя, которому важно разобраться в природе вещей (это Нансен), и рекордсмена-«достигатора», которому важно быть первым (это Амундсен). Крутизна Ушакова в том, что ему удавалось эти роли совмещать. Его, безусловно, привлекали абсолютно неизвестные места, где не ступала ещё нога человека – но не ради первенства как такового. Ему гораздо интереснее было изучить неведомый край и наладить там нормальную жизнь людей. В сущности, это был идеальный колонизатор, покоритель пространства – сочетание жажды познания и железной воли.

(Кстати, сам Георгий Алексеевич на «колонизатора» наверняка обиделся бы. Колонизаторы мучают негров в Африке, а вот «колонисты» - совсем другое дело!)

За свою жизнь Ушаков сделал очень много всего – от спасения челюскинцев до руководства Главным управлением Гидрометслужбы СССР, но особенно прославили его имя два полярных подвига – создание советской фактории на острове Врангеля и Североземельская экспедиция Арктического института.

Сын приамурского казака, Ушаков с детства ходил в тайгу, его практические навыки охоты и вообще выживания в лесу были огромными. Такой же огромной была тяга к знаниям, но давались эти знания нелегко. Единственной книгой в доме была поэма «Руслан и Людмила», по ней будущий полярник учился читать. Поступил в городское училище в Хабаровске. Пришлось жить в ночлежном доме и зарабатывать продажей газет. И тут случилась судьбоносная встреча – Ушаков познакомился с Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым и лето 1916 года провёл в его экспедиции. «Самым значительным из всех тех, кого я видел до сих пор» называл впоследствии Ушаков своего учителя. Горизонты раскрылись, мечты о путешествиях и открытиях стали обретать чёткие контуры, а к опыту лесной жизни добавился опыт систематических наблюдений.

По рекомендации Арсеньева Ушаков поступил на географический факультет Дальневосточного университета, но окончить его не позволила гражданская война. И всё же в 1924 г. Георгий Алексеевич стал действительным членом Дальневосточного краевого географического общества. Так что, когда в 1926 году ребром встал вопрос о советской колонизации острова Врангеля, Ушаков имел все основания предлагать свою кандидатуру на пост начальника будущей фактории.

Остров, лежащий близ северного побережья Чукотки, был известен и нанесён на карты давным-давно (интересно, что сам Фердинанд Петрович Врангель видел его только с материка, а название в честь русского учёного острову дал американский китобой Томас Лонг). Он считался российским, но вопрос реального контроля Чукотки был крайне болезненным и для Империи, и для Советской России. Американцы и канадцы давно испытывали большой интерес к богатому морским зверем району. Предприниматель Олаф Свенссон, создавший здесь в предреволюционные годы целую сеть факторий, продолжал окучивать Чукотку и в советское время. В условиях неразберихи гражданской войны попытка присвоения острова через «эффективную оккупацию» была лишь вопросом времени.

В 1921 г. за колонизацию Врангеля взялся канадец Вильяльмур Стефанссон. Он представлял собой ещё один тип полярника – мечтательного энтузиаста. В его дальних планах было, например, создать на Врангеле базу для регулярных рейсов дирижаблей. Стефанссон считал, что «гостеприимная Арктика» (так называлась одна из его книг) – вполне дружелюбное к человеку пространство, главное – научиться разумно пользоваться её ресурсами. Вот с такими настроениями он и высадил на острове колонистов – пятерых белых во главе с Алланом Кроуфордом и повариху-эскимоску Аду Блэкджек. Сам Стефанссон на острове не остался, а на следующий год открылась ключевая проблема местной географии – подойти к острову через льды можно далеко не каждое лето… Только в 1923 году судно «Дональдсон» смогло добраться до колонии – и выяснилось, что колонии больше нет. Провианта не хватило, охота не задалась, трое колонистов отправились за помощью на Большую Землю и пропали без вести, один умер от цинги, и единственным выжившим участником первой партии оказалась несчастная Ада Блэкджек.

С «Дональдсона» высадились на остров новые колонисты Стефанссона – тринадцать эскимосов и американец Чарлз Уэллс. Эту компанию сняли уже советские моряки – в августе 1924 года к острову пробилась канонерская лодка «Красный Октябрь», и на Врангеле был окончательно водружён флаг нашей страны.

Когда через два года началась работа по созданию на острове постоянного поселения (за это взялся «Совторгфлот»), то действовать решили практически по модели Стефансона – использовать для колонизации острова эскимосов под руководством советских специалистов. Начальником поселения был назначен Ушаков, с ним на пароходе «Ставрополь» отправился к берегам Чукотки врач Николай Савенко (оба ехали с жёнами). На Чукотке, в бухте Провидения, к экспедиции присоединился опытный местный промышленник Иосиф Павлов. А вот эскимосов ещё предстояло завербовать – там же, во время стоянки в Провидения. Начальник экспедиции лично отправился на шлюпке в эскимосский посёлок, уговаривать будущих колонистов согласить на переезд.

Едва Ушаков шагнул из шлюпки на берег, как из ближайшей яранги с криком выскочили две девушки. За ними гнался пожилой пьяный эскимос с гарпуном.

Ушаков подставил эскимосу ногу. Тот упал, потом вскочил – и замахнулся гарпуном... Некоторое время они смотрели другу в глаза. «Я напряг всю свою волю, - вспоминал потом Георгий Николаевич, - если эскимос прочтёт на моём лице страх – я погиб».

Наконец, в пьяных глазах появилась какая-то мысль, гарпун стал медленно опускаться вниз.

- Ты всегда так делаешь? – спросил старик.

- Всегда!

- Может быть, ты хорошо делаешь… - пробормотал эскимос и ушёл.

С вербовкой колонистов ничего не получалось. Никто, даже бедняки, которым вроде бы нечего терять, не хотел ехать на неведомый остров. Ушаков вернулся на судно, рассчитывая на следующий день продолжать уговоры. Но вскоре ситуация переломилась непредвиденным образом. К борту парохода подошла байдарка, и на палубу поднялся тот самый старик с гарпуном.

- Где умилык? – спросил эскимос.

Так они и называли потом Ушакова – «старший», «начальник». Впоследствии высшей похвалой для Георгия Николаевича стали слова колонистов: «Умилык делает всё как эскимос!»

- Я хотел тебя заколоть, - сказал старик, - потом пошел в ярангу, там спал, потом думал, много думал… Я думаю, ты – хороший человек. Эскимосы мне сказали: ты зовёшь нас куда-то на остров. Я не знаю где остров, но хочу с тобой поехать.

Это решило дело. Узнав о том, что старый Йерок завербовался на остров Врангеля, сразу несколько эскимосских семей выразили желание переселиться тоже. Состав первой советской колонии был набран. В августе 1926 года «Ставрополь» высадил на южном берегу острова в бухте Роджерса пятьдесят девять человек колонистов, запас продовольствия с расчётом на три года, запас патронов – условно на пять лет, разобранные дома и ездовых собак.

Так началась врангелевская эпопея Ушакова – три года испытаний холодом, тяжёлой работой, болезнями, полярной ночью, многодневной пургой. Экспедиция была снаряжена не в пример лучше, чем у Стефанссона, но и колонисты Ушакова не избежали болезней и смертей. Не раз оказывался на волосок от гибели и сам «умилык».

Главной задачей фактории «Совторгфлот» видел промысел (прежде всего – добычу моржей), любые исследования были, что называется, опциональны. Но Ушаков по своей инициативе взялся за изучение острова: обследовал неизученные районы, определял точные координаты гор и мысов, фотографировал и зарисовывал. Карта острова изменилась, многие горы и равнины были обозначены впервые. С октября 1926 года заработала метеостанция – наблюдения на ней вёл доктор Савенко.

Что касается промысла – а он был вполне успешен, добытые медведи и моржи полностью отбили расходы «Совторгфлота» на колонию – то самым сложным вызовом оказалась психология, управление людьми. Действия эскимосов определяло архаическое сознание – то, что в советское время считалось «предрассудками». Эту архаику Ушаков не пытался искоренить каким-то насильственным образом, ему было важно понять, как его подопечные мыслят, и, если надо – переубедить, прежде всего – личным примером.

Эскимосы боялись ездить на северную сторону острова – считали, что там живёт «черт», тугныгак. Насылает оттуда пургу и болезни. Ушаков, ещё не оправившийся после долгой болезни, хотел ехать с ними, чтобы победить духа своим присутствием. Обычно это работало, но теперь начальник был болен, и охотники забастовали: «Тугныгак не испугается тебя!» Он убьет тебя и нас!»

И тогда Ушаков поехал один. Подстрелил медведя, из последних сил освежевал его, погрузил мясо на нарты, направил собак по собственному следу назад – и свалился в беспамятстве. Очнулся уже дома – собаки довезли. Тугныгак был побеждён – вскоре эскимосы с начальником отправились на промысел без всякого страха.

Ушаков не просто управлял эскимосами – он их внимательно изучал. За три года жизни на острове он сделал массу фотографий, записал много фольклорных текстов – мифов, сказок и просто бытовых историй. Научился прекрасно управлять собачьей упряжкой. Подробно описал эскимосский календарь. Раздобыл для науки артефакт, эскимосского семейного идола – так называемый «праздник». Владелец идола был разочарован – «праздник» не помогал, в семье один за другим умерли два новорождённых ребёнка… Эскимос собирался сжечь нерадивое изделие, Ушаков уговаривал отдать. Охотник, несмотря на весь авторитет «умилыка», колебался – физическое уничтожение надёжнее! Сошлись на том, что идола отдадут, но перед этим для верности вырежут из него пару кусочков и всё-таки сожгут их.

Радиосвязи у колонистов не было. И вообще связи с материком почти не было. «Почти» – потому что в 1927 году лётчики Лухт и Кошелев на двух гидропланах всё же добрались до бухты Роджерса и привезли зимовщикам свежие газеты. Но ни одно судно не пробилось к острову ни в этом году, ни в следующем.

Отчасти эта проблема была вызвана банальным отсутствием в Восточной Арктике сколько-нибудь мощных ледоколов. Все тяжеловесы – «Красин», «Ленин» и «Ермак» – в те годы работали в Ленинградском порту, а ледокольные пароходы – в Архангельске. Только в 1929 году на Дальний Восток был переброшен ледорез «Фёдор Литке» – именно для «врангелевского» похода.

Известие о том, что «Литке» идёт к острову с новой сменой зимовщиков, привёз колонистам Ушакова уполномоченный Наркомторга Георгий Красинский. Он прилетел на остров на самолёте 28 июля 1929 года, а сам ледорез пришел в бухту Роджерса в конце августа. Оказалось, что Ушаков уже не ждал судна – ледовая обстановка в то лето была тяжёлой.

Продуманный подход к делу, внимание к людям и непреклонная воля – вот что обеспечило успех поселения Ушакова в сравнении с авантюрой Стефанссона. Итогом его трудов стала не только исправно работающая промысловая фактория с метеостанцией, но и подробный, хотя и не вполне научный, очерк природы острова, а ещё – ценнейший материал по культуре эскимосов.

Новую смену врангелевцев возглавил Арефий Минеев. Теперь на острове появилась и радиостанция, и профессионал-метеоролог. А Георгий Ушаков, сдав Колонию (будущее село Ушаковское), отправился на материк – уже задумывая новую экспедицию на Северную Землю, самое большое «белое пятно» Арктики.

Цитаты приводятся по: Ушаков Г.А. Остров метелей. По нехоженой земле. Л., 1990.