«В космической бездне было тепло и светло…»

Уходят Первые, легендарные…

И каждый раз отрывается кусочек сердца, и уже не хватает его, чтобы заглушить боль, отправить ее в прошлое — нет, это теперь невозможно, потому что восполнить близких тебе людей даже Богу (если он есть!?) не по силам…

Не стало Алексея Леонова…

Память высвечивает фрагменты прошлого, где Алексей хмурится, улыбается, вопрошает, подшучивает и говорит совершенно серьезно…

Вот сталкиваемся мы у дверей телестудии.

— И ты меня будешь расспрашивать? — интересуется Алексей.

— Коллеги попросили…

— Но тебе же все известно!?

— Значит, тебе не придется что-то придумывать — сразу разоблачу…

Он обязательно задает этот вопрос при каждой встрече, потому что всегда готов прийти на помощь, готов поддержать товарища. Не только меня — каждого, с кем свела его судьба. Это я знаю не понаслышке.

Память высвечивает мгновения жизни…

Она хранит многое. И мы погружаемся в те дни, которые изменили не только их с Павлом Беляевым судьбу, но и всю историю космонавтики. Я имею в виду первый выход человека в открытый космос.

И он это сделал, хотя шансов навсегда остаться в том «открытом космическом пространстве», к которому он так стремился, было больше, чем при благополучном исходе. Леонов всегда вспоминал об этих минутах с улыбкой, а я каждый раз, слушая его рассказ, вздрагивал от ужаса, потому что нам было известно, что командиру корабля предписывалось в случае непредвиденного развития событий «отстрелить» запутавшегося в пространстве космонавта от аппарата. Понятно, что Павел никогда бы этого не сделал, но инструкции пишутся в космосе для исхода из всех событий, включая трагические…

Кстати, впервые Алексей «вышел в космос» в тот день, когда на Байконур прилетел Никита Хрущев. Главе государства продемонстрировали не только пуски боевых ракет, но и космонавта в скафандре, который сначала вышел из «Восхода», а потом вернулся в корабль.

Хрущев аплодировал, он не только любил всевозможные «космические игрушки», но и тут же требовал их осуществления. Так случилось и на этот раз: был подписан документ об эксперименте по выходу человека в открытый космос сразу после полета трех космонавтов на «Восходе». Комарова, Феоктистова и Егорова в полет отправил Хрущев, а вернулись они уже при Леониде Брежневе. Смена власти обеспокоила Леонова: не заменят ли его на дублера Хрунова? Однако Брежнев хорошо знал все космические дела, в том числе и самого Алексея, а потому решение Хрущева оставил в силе.

За Леонова говорила и его фантастическая работоспособность: во время подготовки он провел 150 вестибулярных тренировок и 117 раз прыгал с парашютом. И еще он очень нравился соратникам Королева. Академик Борис Черток писал: «Было в нем что-то от гагаринской удали, — поделился я с Рязанским, — глаза внимательные, взгляд не скользит по поверхности, задерживается! Рязанский со мной согласился и добавил, что, кроме всего прочего, Леонов выделяется какой-то естественной интеллигентностью. Будущее показало, что мы не ошиблись. У Леонова, кроме прочего, был взгляд художника».

Будущие академики — Черток и Рязанский — не знали, что Гагарин и Леонов действительно очень близкие люди, друзья… И очень похожи: у Гагарина было много черт леоновских, а у Леонова — гагаринских. Вовсе не случайно, что после трагической гибели Юрия Гагарина именно Алексей Леонов воспринимался его, образно говоря, «преемником». Не Титов, не Николаев, не Попович и другие из первого отряда космонавтов, а именно Леонов… И любовь к первому космонавту планеты люди частично перенесли на Алексея, что, конечно же, радовало его, но и обязывало достойно воспринимать ее. Леонов оправдывал это доверие.

Ну а все, конечно же, началось с первого его полета.

О выходе в открытый космос Алексея Леонова, о драматической посадке в тайге в Пермском крае, о спасении экипажа и о бравурных сообщениях ТАСС, мол, «космонавты акклиматизируются после полета», написано и рассказано вполне достаточно.

В открытом космосе Леонов пробыл 12 минут и 9 секунд. О том, что скафандр раздулся, что трудно было вернуться в шлюз, что пришлось космонавту самому принимать решения о сбросе давления в скафандре и о возвращении «ногами вперед», «Земля» узнала лишь после возвращения экипажа.

Вторая неприятность — падение давления в баллонах, что подавали кислород в кабину. Его оставалось всего на сутки, а потому надо было торопиться с посадкой. И тут же новый отказ — на этот раз не сработала система ориентации на Солнце, а потому посадить корабль в автоматическом варианте невозможно. И он ушел на дополнительный, 18-й виток. Павел Беляев взял управление на себя… Это был ручной спуск с орбиты, нерасчетный, а потому они и улетели в глухую тайгу. Спасательная операция длилась трое суток, в ней были задействованы не только группы, которые пробивались к замерзающим космонавтам, но и сам генеральный секретарь ЦК КПСС. Брежнев категорически запретил эвакуировать Беляева и Леонова с помощью вертолетного троса — он сказал, что не хватает еще и «авиационной катастрофы»…

Вот и пришло время истории с бутылкой коньяка.

А одежда повисала на вершинах деревьев. Только одна бутылка коньяка, пролетев сквозь чащу ветвей, аккуратненько опустилась в сугроб и осталась целехонькой. Павел Беляев рассказывал, улыбаясь, что именно она и спасла их, а Леонов категорически отрицал наличие спиртного в их таежном приключении. Об этом эпизоде мы говорили с Алексеем несколько раз, но почему-то он не соглашался с очевидным, хотя среди трезвенников не числился…

Пожалуй, никто из космонавтов и астронавтов лучше Леонова не рассказал о своей встречи с Космосом.

После этого полета Алексей снял вето на свои картины. Дело в том, что увлечение живописью едва не стоило ему космической карьеры. В «Правде» сразу после полета Юрия Гагарина появился рисунок ракеты под подписью «Рис. космонавта». Да, это нарисовал Алексей Леонов, и он изобразил… совершенно секретную «Семерку» с ее знаменитыми «боковушками». Разразился грандиозный скандал, мол, выдали все американцам. К счастью, триумф Гагарина, поддержка Королева и сотрудников КГБ (они доказали, что рисунок секретов не выдал, — американцы уже знали о ракете почти все) спасли Леонова от отчисления из отряда космонавтов. Но с той поры и до своего полета он никаких зарисовок в Центре подготовки и на космодроме не делал…

Рисовал он много, охотно, со страстью. Организовывал выставки, выпускал альбомы, писал маслом и не чурался шаржей. Охотно откликался на просьбы проиллюстрировать те или иные работы. Однажды я попросил его набросать идею обложки новой книги, и уже через несколько дней он показал эскиз. Мы приняли его без замечаний — настолько точно и образно Алексей представил то, что будет происходить на Луне. Хвалюсь друзьям до нынешнего дня, что к моей «Космической трилогии» обложку рисовал сам Леонов! Большой талант проявляется всегда, если он настоящий и если его ценят.

Чуть позже я начал понимать, что увлечение живописью в это время «прикрывало» ту неопределенность, которую испытывал Алексей на протяжении ряда лет. Дело в том, что он стал во главе команды «лунатиков» — тех, кто готовился к экспедиции на Луну.

да и за океаном уж слишком настойчиво, а потому успешно шли по той дорожке, что вела к Луне.

Наши «лунатики» готовились тщательно, упорно и самоотверженно, что дало им право обратиться к высшему руководству страны с письмом, в котором они писали, что готовы лететь к Луне, рискуя своей жизнью.

Конечно, это была авантюра. Кому нужна эта самая Луна, если риск настолько велик, что рука не поднимется подписать такое Постановление. К счастью, Брежнев (тогда он был нормальным еще!) не поддержал космонавтов, а на одной из встреч сказал Леонову, что жизнь космонавтов дороже, чем престиж страны… Леонов попробовал возразить, но вскоре понял, что Брежнев прав…

К космическим неудачам (именно так воспринимался успех американцев в лунной гонке) прибавилась и настоящая трагедия — гибель Юрия Гагарина. Она потрясла Леонова.

Он был сдержан на общественных мероприятиях, но на космодроме и в центрах управления полетами, где царила атмосфера откровенности, не таил своих чувств. Леонов прекрасно понимал, что с полетом к Луне, будь даже только облет ее, придется распрощаться — тренировки шли уже по инерции и надо переключаться на орбитальные станции, но как объяснить это «лунатикам»!? А ведь это были ребята, многим из которых уже не суждено остаться в отряде… Леонов считал, что он ответственен за их судьбу, старался помочь каждому — к счастью, ему это чаще всего удавалось. Все-таки упорным был он человеком!

Так случилось, что в почетном карауле у урн Гагарина и Серегина мы стояли напротив. Я видел, как текли две слезы по его щекам.

Мне показалось, что он сразу постарел на много-много лет… А потом вдруг встряхнулся, будто сбросил с себя непомерный груз, и подошел к Валентине и девочкам…

С этого дня все, что связано с Юрием Гагарина, для Алексея стало святым. Каждый год 9 марта он старался приехать на родину Юрия, чтобы вместе с родными отметить его день рождения. Анна Тимофеевна — мать Гагарина — часто называла его «сынком», как мог Алексей старался хотя бы частично снять боль, что не утихала в сердце матери. В городе Гагарине сделано очень многое, чтобы увековечить память о первом космонавте планеты, и в этом немалая заслуга Леонова.

Алексей не мог смириться и с официальной версией гибели Серегина и Гагарина. Считалось, что ошибка пилотирования привела к катастрофе. Леонов же убедительно доказывал, что это не так, — в гибели виноват и летчик истребителя, который пролетал неподалеку. Не знаю, насколько верна версия Леонова, но он был настойчив и добивался пересмотра выводов государственной комиссии. Он до конца был верен дружбе с Юрием, а потому в меру сил пытался восстановить справедливость.

Потрясение от смерти Гагарина не отпускало, но мы еще не догадывались, что скоро будем провожать Добровольского, Волкова и Пацаева, тех самых ребят-дублеров, которые заменили основной экипаж и… погибли. А ведь первым на станцию «Салют» должен был лететь Леонов.

Путь только один: летать, чтобы продолжить общее дело, и Алексей Леонов все свои силы и весь свой авторитет положил на то, чтобы уйти в космос, сделать самую сложную работу там — и за себя, и за тех, кто не вернулся оттуда.

Совместный полет с американцами был в то время самым престижным, самым необходимым, самым трудным.

Командиром «Союза» был назначен Алексей Леонов, бортинженером — Валерий Кубасов.

Три года подготовки. Очень трудных, потому что вновь предстояло стать Первым. Для космонавтов астронавты казались инопланетянами, с которыми предстояло не только найти общий язык, но и договориться о совместной работе как в нормальных условиях, так и при нештатных ситуациях.

В это время я часто встречался с Леоновым и Кубасовым, так как был одним из руководителей пресс-службы полета. Как ни странно, но общий язык с «инопланетянами» (для астронавтов космонавты были ими же!) наши ребята нашли быстро. Особенно сблизились командиры кораблей Том Стаффорд и Алексей Леонов. Родилась та самая мужская дружба, которая остается на всю жизнь, и она во многом обеспечила фантастический успех программы ЭПАС.

Память хранит события тех дней до мельчайших подробностей.

Полету посвящены книги, фильмы, телепередачи — в некоторых из них мы участвовали вместе с Алексеем и Валерием, а также со Стаффордом, Брандтом и Слейтоном. А потому повторяться не хочется. Расскажу лишь о тех эпизодах, что известны только узкому кругу или неизвестны вообще. А начну с бортовой пресс-конференции.

После старта кораблей и их стыковки над Эльбой международный экипаж поприветствовал президент США Джеральд Форд.

Более миллиарда человек, что следили на всех континентах за полетом, убедились, насколько плох руководитель СССР.

Вечером к нам в пресс-центр приехал один из помощников Брежнева. Он знал, что завтрашнюю бортовую пресс-конференцию от СССР буду вести я.

— Мы должны выиграть хотя бы этот день, — сказал он. — Руководство расстроено, что американцы и на этот раз оказались впереди… В общем, Леонид Ильич на вас надеется…

Легко сказать «выиграйте!». А как? Мы не знали, что происходит в Хьюстоне, где работали наши коллеги, какие вопросы они подготовили. У нас же было аккредитовано около тысячи журналистов, три тысячи вопросов поступило от них, как выбрать лучшие?!

«Эх, — думаю, — прекрасно, что там Леонов, он-то из любого положения выйдет с честью и… с юмором! Надо положиться на него…»

Начал пресс-конференцию Хьюстон. 20 минут отведено американцам. Один вопрос за другим — и все привычные, скучные, занудливые… Показалось, что Хьюстон на связи не 20 минут, а добрый час… Час скуки для всей планеты…

 И вот пресс-конференцию должны продолжить мы.

В это время космическая связка «Союз-Аполлон» пересекла границу Польши и СССР.

Дик Слейтон воевал, был летчиком, а потому мы сразу же поинтересовались, какой показалось Европа ему сейчас.

— Она прекрасна…

— Чем угощали астронавтов во время первого обеда?

И тут уже Леонов показал, что именно такой «легкий стиль интервью» его устраивает полностью. Он задал тон всей пресс-конференции:

И разговор пошел веселый, легкий и увлекательный. Леонов показал портреты астронавтов, которые он успел сделать во время полета, потом соединил флаги США и СССР, сувенирные медали, сделанные специально для экипажей.

20 минут пролетели мгновенно, но мы успели не только поговорить о будущих полетах, но и посмеяться над шутками космонавтов и астронавтов.

Потом Леонов признался, что получил удовольствие от пресс-конференции.

А мы — благодарность от генерального секретаря плюс пару бутылок превосходного армянского конька, которым и был отмечен этот день полета…

Память вновь и вновь возвращает к тем дням…

На этот раз — к нашей поездке после полета по Соединенным Штатам. Две недели космонавты и астронавты провели в Америке, встречаясь во множестве городов с конгрессменами и сенаторами, школьниками и астронавтами, с деятелями литературы и искусства. Мне повезло — я был вместе с ними. Этот земной путь экипажей называли «орбитой дружбы и сотрудничества».

Естественно, главными фигурами на встречах были командиры — Стаффорд и Леонов.

А память возвращает к забавным эпизодам, в которых главным действующим лицом был Алексей…

В Рино мы в гостях у Фрэнка Синатры. Он пригласил на свой концерт, потом вместе ужинали. В это время у меня проснулась «тоска по Родине», и я заказал бутылку «Столичной», глубоко убежденный, что ее в Лейк-Тахо — небольшом курортном городке, где подобно Лас-Вегасу множество казино, — нет. Однако через несколько минут нам принесли «Столичную» с зеленой этикетной, ту самую, что и в Москве редкость. Поистине: в Америке есть все!

Леонов тут же отставил в сторону виски и заявил, что «зелененькая» намного лучше. Попробовали наш напиток все, в том числе и Синатра, который, как оказалось, «давно уже не употребляет спиртное». Просто отказаться поднять рюмку вместе с легендарными космонавтами и астронавтами он не мог!

А через пару дней мы приземлялись на военно-морской базе США. Самой известной в мире, самой оснащенной и самой секретной. Эта база «прикрывает» практически весь Тихий океан, а потому о ней знают все военные, не только моряки. И представьте удивление американских военных, когда они увидели, как по трапу самолета спускаются два советских генерала! А потом мы во главе с Леоновым и Шаталовым прошли сквозь строй моряков, которые выстроились на пути к автобусу, и их удивленные лица запомнились навсегда. Кстати, некоторые из них отдавали честь генералам скорее от уважения к ним, чем от воинской привычки.

Ну и, конечно, не могу забыть, как Алексей Леонов «отбил» у меня красавицу Лайзу Миннелли. А случилось это в «Оранжевом графстве», что в Лос-Анджелесе. Там был прием в честь экипажей ЭПАСа, и устраивали его губернатор штата Рональд Рейган и Джон Уэйн, самый знаменитый киноковбой Голливуда.

На приеме было более двух сотен звезд и звездочек Голливуда, а потому русские парни были нарасхват. Меня «прихватила» Лайза, надела на меня ковбойскую шляпу и повела танцевать. Однако вскоре она заметила Леонова, и я был тут же брошен — ну какая женщина была способна устоять перед космонавтом-генералом!?

От того дня остались шляпа и воспоминания…

К полету по программе ЭПАС Алексей Леонов постоянно возвращался в своих воспоминаниях, будь то телевизионные встречи или дружеские застолья. Да и дружба со Стаффордом год от года крепла. И соединяют ее русские ребята, которых усыновил командир «Аполлона». Помог ему в этом Алексей.

У Дворца пионеров в Киеве экипаж ЭПАСа ждали тысячи школьников. Они выстроились в шеренгу, образовав живой коридор, по которому должны пройти Леонов и Стаффорд. Том первым вошел в него, пожал руку парнишке. И сотни рук протянулись к нему. Том и Алексей шли вдоль ребят. Том пожимал руку тем, кто справа, а Леонов — тем, кто слева. В зале Дворца пионеров торжественное заседание не открывали до тех пор, пока Леонов и Стаффорд не обменялись рукопожатиями со всеми ребятами, которые не смогли попасть во Дворец пионеров…

Великое счастье выпало мне, что на жизненном пути встретил таких людей!

К 85-летию Алексея Архиповича Леонова в Музее космонавтики открылась специальная выставка. Многое в ней демонстрируется впервые. Особое впечатление, конечно же, от картин, написанных Леоновым. Некоторые представлены публике впервые. Однако больше всего меня поразил один снимок. Алексей Леонов и Нейл Армстронг. Я долго вглядывался в их лица. Есть что-то общее — по крайней мере, так мне показалось. Присел на стул, присмотрелся. Понял, что их лица отражают не только прожитые годы, но и несут в себе отпечаток Космоса. Такое впечатление, будто им ведомо Нечто, о чем мы не знаем. А разве не так?!

Гагарин, Леонов, Армстронг… Космическая цепочка великих достижений человечества. Всего несколько дней назад к ней можно было прикоснуться, почувствовать ее реальность…

И вдруг всего три слова: «Умер Алексей Леонов…»

И сразу родилась боль — оторвался еще один кусочек сердца и опустошилась часть души…

Впрочем, вранье, что он умер. Для меня и всех, кому повезло встречаться с ним, всегда был, есть и будет веселый, озорной, романтичный и неповторимый Алексей Леонов. Один из Первых.