Урановая столица России – город безымянных улиц. Шахты закрываются, перспективы никакой»

Краснокаменск – урановая столица России. Впервые на всю страну он прогремел, когда в 2005 году в местную колонию этапировали Михаила Ходорковского. 30 мая этого года город вновь оказался в топе новостей – после задержания и ареста гендиректора градообразующего Приаргунского производственного горно-химического объединения (ППГХО) Александра Глотова.

Глотова подозревают в получении взятки в полмиллиона рублей. Его арест совпал с информацией о том, что за 2018 год предприятие, от которого в прямом смысле зависит судьба города, сработало с колоссальным убытком – в 4,37 млрд. И это при том, что получить работу в местных урановых шахтах считается у обитателей Краснокаменска большой удачей. А шахтеры, несмотря на опасность облучения, снимают с себя дозиметры: боятся простоя и потерь в зарплате, если счетчик покажет превышение.

Корреспондент издания "Сибирь.Реалии" побывал в Краснокаменске вскоре после ареста руководителя главного в моногороде предприятия.

Телеграм против "борзых гаишников»

Второй по величине город Забайкальского края расположен в 50 километрах от Китая и почти 400 по прямой – от Читы. За 1,5 часа сюда можно добраться на небольших чешских самолётах L-410, но перед приземлением следует посетить уборную – в аэропорту есть только деревянный туалет. Поезд ходит ежедневно – дорога на нём занимает 13 часов, хоть и укладывается в ночь. Автомобилем можно добраться за 8 часов, расстояние по трассе увеличивается до 550 километров.

Я выбрал поезд. Перед отъездом договорился с местным блогером, чтобы встретил и показал город. Дмитрий Афанасьев, в Краснокаменске больше известный под ником Pravdorub75, хоть и не имеет профессионального образования, фактически является одним из главных медиа города. На ютубе его смотрят больше 4 тысяч человек, новостной канал "Инцидент.Краснокаменск" в Телеграм читают больше 2,5 тысячи – более популярных блогеров в Забайкалье можно пересчитать по пальцам одной руки. В Краснокаменск Дмитрий из родного поселка Кокуй, что в 300 километрах отсюда, приехал в 2013-м – в связи с личными обстоятельствами.

– Я сюда приехал скромным, тихим мальчиком. Никого не трогал. Машина в городе была новая, ГИБДД не знакомая, и они начали. Раз остановили, два остановили. Начал их снимать и выкладывать. Меня возмутило, что в других машинах люди ездят не пристёгнутые, дети по салону бегают, а у меня всё в порядке, но постоянно останавливают. Как-то в городе был объявлен план-перехват, искали "Короллу". Меня остановили, спрашиваю: у меня "Платц"? "Платц". В чём проблема? Сотрудник выдернул ключи через окно. Спустя неделю его уволили по моей жалобе. Это был мой первый, – Дмитрий не без гордости вспомнил ещё несколько своих побед над "борзыми гаишниками".

На Западе, когда упоминают Краснокаменск, всегда ассоциируют его с Ходорковским. Тут люди думают, на что купить продукты на завтра Pravdorub75 уверенно ведет свою Тойоту Приус, ловко лавируя между многочисленными ямами в асфальте. Экономичные гибридные "японцы" в Краснокаменске довольно популярны, так как цены на бензин здесь даже для Забайкалья заоблачные. Литр 92-го стоит от 47,5 рублей, 95-го – от 50.

– У нас есть группа "МДПС" в Телеграм – местоположение постов ДПС, там 5,5 тысяч человек. Постоянные публикации о незаконных действиях ГИБДД приучили сотрудников вести себя в рамках закона. Сейчас они сами за помощью обращаются – машины разыскиваем в считанные часы, – Дмитрий подруливает к одному из символов Краснокаменска – исправительной колонии №10, где в 2005-2006 году отбывали наказание Михаил Ходорковский и Платон Лебедев.

Впрочем, сами краснокаменцы как будто уже забыли о том, что когда-то здесь сидел Ходорковский: за всю поездку его фамилия не всплыла в разговорах ни разу. Хотя, как писали местные СМИ, в далёком 2005-м для Краснокаменска тот приезд был целым событием – в городе даже дороги привели в порядок.

– Да нужен он тут кому-то. И не вспоминают. Это на Западе, когда упоминают Краснокаменск, всегда ассоциируют его с Ходорковским. Тут люди думают, на что купить продукты на завтра, – поясняет Правдоруб.

Два больших корпуса колонии видно из-за забора. Внешний вид одного из них подсказывает, что строилась ИК-10 в одно время с городом – в конце 1960-х. Заехать в общий двор колонии можно беспрепятственно. На КПП пусто, шлагбаум поднят, "кирпич" и предупреждение о запрете съёмки уже порядком выцвели и не пугают. Людей нет.

Из общего дворика можно попасть и в колонию-поселение, и в СИЗО, и в ИК-10. Сотрудники исправительного учреждения просят не фотографировать высоченные металлические ворота, словно предназначенные для сдерживания в плену чудовищного исполина.

Радиоактивная воронка

Наша следующая остановка после "режимной зоны" – главный природно-рукотворный памятник Краснокаменска. Первый котлован Стрельцовского месторождения урана, раскинувшийся в 5 километрах от города.

По пути туда – ни предупреждающих знаков, ни охраны. Памятных табличек тоже нет. А ведь именно здесь в 60-х добывался первый приаргунский уран. Открытый способ добычи оставил Краснокаменску на память эту воронку диаметром около километра и глубиной больше 100 метров. При желании её можно разглядеть на Гугл или Яндекс.Картах.

Дозиметр, предусмотрительно захваченный Дмитрием, впервые за время нашей поездки оживает у кромки котлована. В руках он выдал максимально допустимый для нормального радиационного фона уровень – около 50 микрорентген в час (мкр/ч). На камнях показал уже больше 80 мкр/ч.

Правдоруб говорит, что из интереса спускался на машине на самое дно разработки, по пути заглядывая в ураноносные пещеры. Но дозиметр с собой тогда не брал, о чем теперь жалеет.

Пересказываемая в энциклопедиях и архивных статьях история поиска и добычи первого урана напоминает американский блокбастер, в котором один энтузиаст наперекор всему решает, казалось бы, нерешаемую задачу. Здесь таким героем считают геолога Лидию Ищукову.

Тогда, в конце 40-х – начале 50-х, стране срочно нужно было найти уран, начиналась ядерная гонка с США. Лидия была дочерью врага народа. Ее отца, столяра-краснодеревщика, расстреляли в 38-м за то, что в числе восьми человек подписал письмо в защиту главного инженера деревообрабатывающего завода, обвиненного во вредительстве. Поначалу этот факт биографии помешал Ищуковой попасть в состав специальных геологических экспедиций, отправленных на поиски урановых месторождений. Но потом, когда оказалось, что профессионалов не хватает, на него закрыли глаза. Цели и задачи этих геологоразведок тщательно скрывали: в документах уран фигурировал как "альбит" – гончарная глина.

На протяжении 15 лет геологи не могли подтвердить наличие урана на изобилующих радиационными аномалиями аргунских степях, и, когда на них уже планировали поставить крест, Ищукова совершила немыслимое. Сначала убедила руководство продлить исследования, а затем нашла доселе невиданное в СССР месторождение урана.

В 1963 году Ищукова открыла месторождение, в 1967-м здесь появился Приаргунский горно-химический комбинат, и было принято решение о строительстве Краснокаменска. В течение двух лет здесь было открыто поселение, затем получившее статус города. В 2017-2018 годах Краснокаменск и его градообразующее предприятие отметили свои 50-летние юбилеи, по-прежнему существуя исключительно благодаря друг другу.

Мёртвый посёлок

До появления Краснокаменска геологам, нашедшим уран, построили посёлок Октябрьский, который успешно существовал на протяжении многих лет. В поселке были школа с плавательным бассейном, детский сад, клуб, библиотека, больница. В 1970 году здесь фиксировалась максимальная численность населения – почти шесть тысяч человек.

Лишь в 1999 году выяснилось, что в построенным над урановым месторождением посёлке жить нельзя. По официальным данным, по тектоническим разломам на поверхность интенсивно поднимается природный радиоактивный газ радон. Город, регион и "Росатом" тогда договорились людей переселить в Краснокаменск, а жильё снести. На это понадобилось более 10 лет.

О существовании здесь поселения сегодня напоминают только заросшая травой россыпь фундаментов, бетонные дорожки и скелеты массивных советских школы и детсада. Люди сегодня здесь бывают только в поисках металла, о чём свидетельствуют вырытые вокруг канавы и кострища для обжига добытого кабеля.

Радиоактивных аномалий нам найти не удалось. Лишь в здании школы дозиметр вяло поперебирал цифры, остановившись на неопасных 30 мкр/ч.

В Союзе было лучше

Кирпичный микрорайон, построенный для переселенцев из Октябрьского, на фоне старых панелек выглядит новеньким даже спустя почти 10 лет после сдачи. А судя по активной убыли населения последние 6 лет (только официально город покинули 6% населения или 3 тысячи человек) и отсутствию строек, будет считаться относительно "элитным" жильем еще долго.

Новые дома, как и окружающие их предшественники, получили непривычные для приезжих адреса – 28Ц, 29Ц, 30Ц и так далее. У улиц здесь нет названий, дома делятся на цэшки и вэшки по первым буквам микрорайонов – Центральный и Восточный. Со слов местных, это было сделано из соображений конспирации ещё во время строительства секретного города.

Три пенсионерки мирно устроились в теньке многоэтажки. От скуки и из любопытства они не смогли пропустить мимо прохожего с фотоаппаратом.

– Про нас напишите! – пригласили к беседе.

Оказалось, они переехали как раз из Октябрьского, но, похоже, не особо этому рады.

– Нужна была эта площадка кому-то, вот нас и переселили. А потом передумали и бросили. Я с 59-го года по этим партиям (речь про геологоразведочные экспедиции. – Прим. С. Р.), нигде такие квартиры не предоставлялись. Закрывалось, детей на руки – и в другую партию. А здесь, пожалуйста, особняки подавали, – рассказывает одна из дам.

–А радиация была?

– Не знаем, мы же не геологи. Можем только у тебя спросить, – залились смехом.

Самая словоохотливая с удовольствием вспоминает советское прошлое:

– Я там 50 лет прожила, на шахте работала. С 66-го года. Нормальные условия были – хорошие заработки, в магазине московское обеспечение. Не то, что сейчас. У нас 300 рублей была зарплата – можно было в отпуск съездить на Чёрное море и вернуться. И ещё отпускные остались бы. Сейчас мало получают.

Неподалеку от моих собеседниц на уличном столике устроилась компания местных мужичков, играющих в домино. От общения тоже не отказываются. Самый молодой из них, будто давно мечтая быть услышанным, в нескольких словах описывает положение дел:

– 40% – те, кто получил городское образование и ещё успел устроиться на рабочие места, – процветают и живут. Остальные попросту выживают, как могут. К примеру, пищевая корзина на семью – ну, тысяч 15 как минимум надо. Пенсионер сколько получает? 12 тысяч. Её только шахтёры могут позволить с зарплатой в 60. Поэтому в основном из города стараются уехать. Молодёжь вообще не считает нужным здесь оставаться. Что здесь? Шахты закрываются, перспективы никакой. Обложили налогами, кредитами, коммунальными платежами, и за всё должен платить я – гражданин Российской Федерации.

Между тем о возможном воздействии радиации местные жители особенно не переживают.

– Кто-то уверен в показаниях дозиметра на главном здании ППГХО, который всегда в норме, кто-то в принципе не заморачивается. Но по городу с этим проблем нет – радиационный фон ниже уровня, – объяснил Дмитрий. Наше короткое исследование с дозиметром в целом подтвердили его слова – на территории города превышений мы не нашли.

Облучение

Чего не скажешь о территории самого уранового предприятия. Никаких ограничений проезда и охраны на подъезде к нему нет. Даже про высокую радиацию ни слова. На обычной, гражданской машине мы вплотную подъехали к месту выгрузки руды из обоих работающих рудников №8 и №1 "Глубокий" – к так называемым стволам 8к и 9к.

Пока мы разглядываем высоченные здания с подъёмными механизмами на крыше и несколько неуместной здесь надписью "Миру – мир", дозиметр потихоньку анализирует окружающую среду, удивляя каждым следующим результатом. На отметке 170 мкр/ч, что в 3,5 раза превышает норму, прибор замедлил темп.

По словам одного из работников предприятия, единственный дозиметр с мгновенными показателями, который они видят, находится на здании ППГХО в центре Краснокаменска. В шахтах же их нет вообще. Единственный вариант дозиметра – накопительный, причём есть он только у забойщиков, которые выбирают руду.

Накопительный дозиметр – это небольшая металлическая штучка размером со спичечный коробок, примотанная изолентой к фонарю. Экранов на них нет.

– Раз в месяц медики снимают с них показатели. Если облучение за это время превысило норму, шахтёра поднимают на поверхность, и какое-то время он работает наверху. Так как зарплата на земле кратно меньше, чем под ней, работники срезают дозиметры, оставляя их в раздевалке. Потерять в зарплате – значит не заплатить кредит или ипотеку. А забойщики – единственные, кто в шахтах получает хорошие зарплаты, около 100 тысяч, – рассказывает работник.

Как падали зарплаты

У большинства же сотрудников ППГХО зарплаты значительно скромнее. А средняя не является большой и для Забайкалья, а уж для крупных городов и подавно – 45–50 тысяч рублей. При этом за последние лет 7–9 они серьёзно упали – примерно наполовину, рассказывают сами работники. Рассказывают, конечно, только анонимно, так как уволить могут и за меньшее. А работы со сравнимым заработком в городе нет.

– Шахтёрам ещё лет 7 назад платили до 100 с копейками, хотя всё зависело от плана. Сейчас средняя зарплата упала где-то до 50 тысяч. И даже если они план бригадой делают на 130% и ждут тысяч 80, всё равно получают 50. Негласно их 30% забирают, допустим, на первый рудник, чтобы общий показатель был. Если какой-то рудник будет убыточным, не будет давать план, зачем его держать? Я так понимаю, это делают, чтобы искусственно поддерживать показатели, иначе не откроется 6-й рудник, – делится предположениями работник одного из дочерних предприятий ППГХО. Сам он считает действия руководства правильными, списывая понижение зарплат на низкую рентабельность производства и попытки избежать массовых сокращений, которые ещё недавно сотрясали предприятие.

Это случилось после взрыва на АЭС в Фукусиме в 2011 году и последующего за ним обвала цен на уран. Убытки тогда за три года выросли с 688 миллионов до 3,4 миллиарда рублей. Атомщики на это отреагировали жёсткой оптимизацией. Профсоюз сообщал о сокращении около 1,5 тысяч ставок. ППГХО на очных встречах с работниками всё подтверждало, предупреждая, что "никакой дяденька из Москвы вам не поможет". Те, кто остались, в страхе потерять работу теперь особо не сопротивляются снижению зарплат или каким-то недочётам в условиях труда.

Подобные меры, тем не менее, на краткосрочном этапе позволили решить проблему. Уже в 2016 году ППГХО достигло безубыточности, но продержалось так лишь 2 года. В конце этого мая совет директоров утвердил убыток в 4,37 миллиарда рублей – это самый серьёзный финансовый провал за все последние годы.

Но был он вполне ожидаем. Ещё 2 года назад, в мае 2017 года, бывший гендиректор ППГХО Сергей Шурыгин на встрече с забайкальскими депутатами обозначил реальную угрозу закрытия предприятия, которое может привести к расселению всего 50-тысячного Краснокаменска. Именно такой сценарий он прогнозировал в случае, если не удастся открыть 6-й рудник к 2022 году – добыча упадёт до критических объёмов.

Запасы урана на действующих рудниках ППГХО постепенно истощаются. В последние годы из-за нерентабельности уже закрыта разработка рудников №2 и №4. Добыча ведётся только на рудниках №1 и №8, но, по прогнозам предприятия, запасов там хватит лишь до 2023 года. К этому моменту власти и объединение намерены запустить перспективный рудник №6, строительство которого заморозили с распадом СССР. При этом, как обещали на предприятии, временного разрыва в добыче не должно было быть.

– Если рудник не откроется к 2022 году, объёмы добычи на ППГХО сократятся почти в 2,5 раза – с 1700 тонн в год до 400. Сейчас 21% рабочих мест в городе с населением более чем в 50 тысяч человек составляет именно комбинат. Бюджет города на 52% наполняется за счёт налогов ППГХО, – приводит аргументы Шурыгина местное ИА "Чита.Ру".

Проблема тогда была в отсутствии инвесторов и неготовности государства вкладываться в рудник стоимостью 30 миллиардов рублей, который будет 5 лет строиться и ещё минимум 10 лет окупаться. Но после того, как гендиректор ППГХО оценил стоимость возможного расселения города в 240 миллиардов, ситуация немного ожила, добравшись уже к августу до Владимира Путина.

Встреча президента с Натальей Ждановой, на тот момент губернатором Забайкалья, решила проблему лишь с финансированием, сроки остались прежними, хотя прогнозы экс-гендиректора уже начали сбываться, судя по убыткам за прошлый год.

Решить бюджетные проблемы Краснокаменска изначально планировалось ещё в далёком 2016 году за счёт наделения города статусом территории опережающего развития. В итоге этот план с треском провалился, хотя краевые власти во главе ещё с Ждановой ставили на него – надеялись к 2019 году привлечь 11 миллиардов рублей инвестиций, создать три тысячи рабочих мест.

Сейчас здесь числится несколько резидентов с мизерными проектами. А на горизонте маячит уже перспектива создания ТОРа по всему краю, которая убьёт и без того малоэффективную уникальность льготных условий моногорода.

3,5 миллиона в месяц – зарплата за убытки

Вернувшись в Краснокаменск, мы подкатили к площади около центрального торгового центра. Здесь нас ждал глава совета депутатов города, коммунист Пётр Безбородов, 35 лет отработавший на ППГХО. Он причины непростой ситуации на комбинате видит в смене плановой системы ведения хозяйства на капиталистическую, а также в бездарной кадровой работе в отрасли.

– Сапоги должен шить сапожник. А пироги печь – пирожник. Почему военный управляет таким сложнейшим наукоёмким производством? (Александр Глотов – полковник в запасе. – Прим. С.Р.) Он что-то в нём понимает? Помните, несколько лет назад Вершино-Дарасунский рудник сгорел, много людей погибло? У руля там стоял главный инженер, не имеющий профильного образования. У нас здесь то же самое происходит – москвичи без профильного образования. Они военные. Военного с кадетского возраста учат убивать и разрушать, но не созидать.

– Как изменились зарплаты руководства по сравнению с СССР? Раньше была поговорка: один с сошкой, а семеро – с ложкой. Теперь поговорка: один с сошкой, а 1200 – с ложкой. Вот и вся разница. Гендиректор получает 3,5 миллиона рублей в месяц, а остальные топ-менеджеры – от 1,5 миллионов. Зарплаты за последние 10 лет у них выросли в 1000 раз. У работников забойной группы зарплата снизилась в этот же срок в 3 раза, у инженерно-технических работников (ИТР) – до 2–2,5 раз. В числовом выражении зарплаты шахтёров упали от 110 тысяч до 35 тысяч, итээровец – со 130 тысяч рублей до 50 тысяч, – утверждает бывший главный сварщик ППГХО Пётр Безбородов, уточнив, что не стесняется называть эти цифры в открытую.

При этом руководство имеет ещё и "золотые парашюты" – отступные при увольнении. По информации Безбородова, прошлый гендиректор Сергей Шурыгин получил при увольнении больше 320 миллионов рублей "за то, что развалил предприятие". В СМИ озвучивались другие цифры – 30 и 120 миллионов рублей. ППГХО тогда отказалось раскрывать реальную цифру, подтвердив лишь, что все полагающиеся выплаты проведены.

Впрочем, кое-что от урановых доходов перепадает все же и горожанам. В эти жаркие дни они радуются недавнему подарку ППГХО и властей – реконструированному скверу Шахтёров около корпоративного Дома культуры "Даурия".

Теперь здесь есть большой детский игровой городок, сцена и главная достопримечательность – напольный фонтан с подсветкой.

Высокое степное солнце, разогревая воздух почти до 30 градусов, переливалось в струях воды. Беззаботная ребятня весело резвится, искренне наслаждаясь началом каникул, пока их родители где-то глубоко под землёй добывают для России ядерное топливо.

Источник: www.sibreal.org