День полярника: как сегодня выглядит российская Антарктика

Сегодня, в годовщину открытия первой советской дрейфующей полярной станции «Северный полюс-1», Россия отмечает «День Полярника» — профессиональный праздник всех, кто так или иначе связан с освоением Арктики и Антарктики. Как выглядит работа полярника, осталась ли в ней романтика первых покорителей неизведанных пространств и через что нужно пройти, чтобы попасть в экспедицию — рассказывает наш читатель Евгений.

Я инженер, разрабатываю и настраиваю железо для станций сбора измерений системы дифференциальной коррекции и мониторинга (СДКМ). Они нужны, чтобы повысить точность позиционирования в системе ГЛОНАСС. Такая аппаратура размещается по территории всей России, и в командировки приходится ездить довольно часто — однажды пришла очередь самого юга.

Территория наших полярных станций в «ничейной» Антарктиде считается территорией России со всеми вытекающими, и там тоже размещается оборудование СДКМ. В 2018 году руководство решило отправить меня с коллегой на станцию «Прогресс», а еще двух человек на станцию «Беллинсгаузен».

Что нужно, чтобы попасть в Антарктику

Единственный способ попасть в Антарктику вне туристического формата за бешеные деньги, это войти в состав «Российской антарктической экспедиции» (РАЭ). В нее оформляются только через Арктический и антарктический научно-исследовательский институт Росгидромета (ААНИИ), находящийся в Санкт-Петербурге. На время командировки полярники и все «командировочные» оформляются в штат института и прикрепляются к экспедиции. Весь персонал российских полярных станций и приданных специалистов доставляют к месту работы на научно-экспедиционном судне «Академик Федоров». Для того, чтобы попасть на него, необходимо получить весь комплект «морских» документов — удостоверение личности моряка, мореходную книжку и пройти базовый курс по борьбе за живучесть судна и бесполезный курс по борьбе с пиратством.

На базовых курсах учат только самому основному — общее понятие знаков на корабле, что означают все таблички, куда можно и куда нельзя заходить, как оказывать первую помощь, и непосредственный курс по борьбе за живучесть судна, в ходе которого учат заделывать пробоины в корпусе судна, тушить пожары и спасаться с тонущего корабля.

Самая интересная часть — это практические занятия. В здании ДОСААФ воссоздана часть трюма корабля. В одном помещении разжигается огонь и создается задымление, ты надеваешь пожарный костюм и должен организованной группой пройти через этот лабиринт, не теряя ориентации в темноте. Затем нужно по очереди управлять брандспойтом, правильно тушить пожар и не хвататься за раскаленные перекрытия.

В другой части здания имитируются разные типы пробоин — в стене или в трубопроводе. Всех строят перед дверью, срабатывает сигнал тревоги и из стены начинает натуральным образом хлестать холодная вода. И ты должен в составе группы из четырех человек зайти внутрь, взять «заплатку» и зафиксировать ее на отверстии, остановить течь.

На курсе по самоспасению всех одевали в гидрокостюмы и спасательные жилеты и заставляли прыгать в бассейн, где нужно было развернуть спасательный плот и забраться внутрь.

После курсов нужно пройти довольно жесткую медкомиссию. Заставляют получать справки у нарколога и психиатра, пройти полное обследование организма, сдать все анализы крови и мочи, проверить зрение и слух, особое внимание уделяют здоровью зубов. Медкомиссия реально суровая — даже абсолютно здоровому человеку пройти ее непросто. Тогда в первый раз я подумал — а стоит ли оно того? Особенно когда тебе делают эндоскопию, засовывая бесконечную «кишку» с камерой через рот в желудок, а ты лежишь и ждешь, когда фонарик засветится с другой стороны и даже поржать сам над собой не можешь, потому что в рот вставлена специальная капа, чтобы ты не мог откусить дорогостоящее оборудование.

После оформления всех документов ААНИИ выдает полярникам все необходимое снаряжение. Те, кто идут на зимовку, получают вообще полный комплект, а нам, «сезонщикам», выдали куртку, непродуваемые штаны, берцы, флисовую кофту, вязаный свитер, носки, термобелье, шапки, перчатки, шарф и защитные очки. Получилась целая сумка всякого барахла, которую мы тут же сдали на судно. 

На юге жарко

Все «нормальные» полярники после получения документов и снаряжения сразу же грузятся на «Академик Федоров» и отплывают на юг — им предстоит двухмесячное путешествие в море. Но «командировочным» незачем оплачивать два месяца простоя на корабле, поэтому мы вернулись в Москву, а уже оттуда в начале декабря вылетели в африканский Кейптаун, чтобы там подсесть на судно — это последний порт, куда заходит «Федоров» перед отплытием в Антарктику.

На пограничном контроле на основании судовой роли и наших «морских» документов без проблем выдали рабочую визу, и мы отправились прямиком на судно — у нас было несколько дней до убытия «Академика Федорова». Это было прикольное время, потому что Кейптаун реально очень красивое место — там сохранилось много колониальной архитектуры, очень красивая природа — место слияния двух океанов. Район вокруг порта называется Waterfront — и он очень похож на московские арт-пространства типа Винзавода на максимальных настройках. После того, как промышленный грузовой порт стал невыгоден, район превратился в туристический центр — все старые здания превратились в галереи, отели, всюду бары и торговые центры, на пирсах работают рестораны. При общем печальном уровне преступности в ЮАР этот район считается самым безопасным, там мы и проводили все вечера.

В первый же день суровое африканское солнце нас расплавило, и мы погорели. Дальше пришлось передвигаться по городу в самой закрытой одежде, которая у нас была. Я ходил во флисовой кофте с длинным рукавом, джинсах, шарфе, чтобы закрыть горло, в панаме и тактических перчатках. Даже при таком уровне защиты все равно оставались участки кожи, например за ушами, которые умудрялись сгореть.

Жизнь на судне

На пятый день мы погрузились на «Академика Федорова» и попрощались с цивилизацией. Путь до Антарктиды занимает чуть больше 10 дней, но на станцию мы попали только спустя месяц. Жизнь на корабле похожа на овощебазу. Каюты для членов РАЭ рассчитаны на 4 человека и в принципе, с учетом 1987 года постройки судна, предоставляют минимально необходимый уровень комфорта. У каждого кубрика есть свой туалет, свой душ и умывальник. Ты можешь жить практически автономно — многие так и делали, выходя из каюты только в столовую и сразу возвращаясь обратно.

Всю дорогу ты едешь как пассажир: спишь, ешь, читаешь и гуляешь по палубе, задач у тебя минимум. Исключение — это наряды по кухне и столовой, которые выпадали каждой каюте примерно раз в две недели. Работа простая: почистить овощи, перетаскать что-то из трюма на камбуз, накрыть столы. Чтобы 170 человек не залили всю столовую борщами из тарелок, пока несут их до своего места во время качки, дежурные должны разносить кастрюли по столам. На самом деле, день, когда у тебя выпадает дежурство, пролетает практически мгновенно — делаешь все с охоткой, потому что морально устаешь разлагаться от ничегонеделанья.  

Первые льды мы встретили примерно через неделю после выхода из Кейптауна. Как-то вечером после ужина, ближе к 19:00, по коридорам из каюты в каюту пополз слух: «появился первый айсберг». Я вышел на палубу и увидел половину состава РАЭ на корме и вдоль бортов, все высматривали айсберги — и действительно вскоре на горизонте показалась огромная глыба льда. Восхищению закаленных полярников не было предела, они снова почувствовали себя в своей привычной среде.

Когда я снова вышел на палубу следующим утром, вокруг была уже тысяча айсбергов, куча льдин, которые плавали в море насколько хватало глаз. На ближайшей из них, буквально в 20 метрах от борта, стоял здоровенный императорский пингвин и молча наблюдал за нашим судном. «Академик Федоров» плыл все дальше на юг, а я медленно шел вдоль борта, провожая пингвина до самой кормы. Вот тогда я и понял, где оказался — это Антарктика.

Очень скоро начало ощутимо холодать — мы ежедневно поднимались на самую высокую пеленгаторную палубу, откуда открывался обзор на 360 градусов и смотрели на пингвинов и тюленей, сновавших вокруг судна.

Первый припай, то есть сплошной лед, мы встретили уже вблизи материка в районе бельгийской станции. Я ждал какого-то оглушительного шоу, но в действительно преодоление льдов выглядело достаточно буднично. Судно разгоняется и врубается в лед, при этом он даже особо не трещит, только потряхивает чуть сильнее, чем в плацкартном вагоне. Прорубившись на несколько сотен метров, мы сдаем назад и разгоняемся снова — это цикл повторяется бесконечное количество раз, и лед постепенно сдается. «Академик Федоров» — мощное дизельное судно усиленного ледового класса. 1,5-метровый лед мы кололи на раз.

В первый день, когда мы прорубались в бухту к бельгийцам, стояла шикарная погода — во все стороны до горизонта расстилалась белая простыня и только за «Академиком» чернела полоса темной воды. Туда сразу приплыли тюлени, набежали императорские пингвины и маленькие Адели. Людей они вообще не боятся — когда мы встали на разгрузку и к нам подъехали бельгийские вездеходы, чтобы забрать причитающееся, пингвины сновали прямо под ногами у работающих людей.  

Дальше мы отправились на станцию «Молодежная», но не дойдя 120 миль до берега пришлось остановиться, потому что лед был очень плотный — 10 баллов. Экономически было невыгодно тащить ледокол через него — дешевле использовать вертолеты. Это был канун Нового Года. С погодой не везло, постоянно стоял туман, и дул сильный ветер, поэтому вертолет не мог подняться с палубы. Там же мы и встретили Новый Год, в 120 милях от Антарктиды на ледоколе. Я ожидал что это будет выглядеть либо как лютый совок или превратится в какой-то безумный алкогольный угар. Но все оказалось довольно-таки неплохо. В районе полдвенадцатого всех собрали в кают-компании, пришел капитан и руководство РАЭ, собрались все полярники — у нас не было ни радио, ни телевизора, ни речи Путина, но часы на борту никто не отменял. После боя курантов коротко закончили официальную часть с поздравительными речами и приступили к шампанскому и конфетам. В столовой приготовили нереальный тазик оливье и салата с морепродуктами. Попировали, посмотрели самодеятельность с песнями и плясками и разошлись по каютам.

У нас была самая крутая каюта, украшенная по первому классу — гирлянды, дождики, большие буквы «С Новым Годом!», даже маленькая елочка. С нами вместе шел Стас Коган, не один раз бывавший в Антарктике, и он подготовился как надо. Вместо бесполезного шмотья и всякой ерунды, которую мы набрали с собой в экспедицию, он взял вещи «для души».

Прибытие

Вместе с контейнером нашего оборудования нас выгрузили вертолетом на станцию 10 января 2019 года. И с этого момента начались реальные приключения. На брифинге у начальника станции мы узнали, что нас поселят в «медицинском доме». Когда старожилы на корабле рассказывали нам о «Прогрессе», никакой медицинский домик там не упоминался. В итоге нам ткнули на какую-то сомнительную хибару под горой, и мы потопали заселяться. «Медицинский дом» представляет собой два советских вагончика, поставленных на полутораметровые сваи и соединенных между собой коротким коридорчиком.

За несколько дней до нашего прибытия прошел мощный снегопад, а теперь снег активно таял, и дороги превратились в потоки грязи, через которые тут и там бежали тонкие ручейки воды. Примерно такая же картина ждала нас и внутри «дома» — на полу в коридоре вода стояла слоем в пару сантиметров, она лилась струями по стенам и капала с потолка. Но делать было нечего, из-за обилия сезонных работников на станции выбирать не приходилось. Станция, рассчитанная на 44 полярника, в этом году в пик сезона приняла 109 человек, и нам достался еще не худший вариант.

Мы выбрали комнату, которая на первый взгляд показалась наиболее приличной, но после первой же ночи поняли, что она не самая удачная — ветер дул нам прямо в окна, и несмотря на электрическое отопление у нас бывало весьма прохладно. Из мебели у нас был старый советский шкаф, тумбочка, на которую мы положили кусок фанеры и сделали подобие стола, две раскладушки и одна полка. Вторую полку я сделал себе из куска фанеры и куска веревки, которой была связана моя сумка с вещами. Водопровода и приличного туалета у нас не было. Для умывания воду приходилось таскать из главного корпуса, в туалет мы ходили туда же.

Всех сотрудников и прикомандированных кормили в столовой, которая располагалась в основном корпусе в центре станции. С кормежкой нам откровенно не повезло, опытные люди говорили, что за последние годы это была худшая ситуация, что может быть связано с перенаселенностью станции. Еды, иногда, банально не хватало на всех, и поварам приходилось что-то изобретать, чтобы люди не ушли голодными.

Работа

Распорядок дня выглядел примерно так: мы вставали рано, умывались, одевались и к 8 утра шли завтракать в основной корпус. После завтрака вся станция уходила на работу по своим задачам. Мы монтировали свою аппаратуру в контейнере, располагавшемся в 700 метрах от станции на небольшой горе. В час дня по расписанию был обед — мы спускались вниз поесть и возвращались на работу до ужина.

Начальников над нами не было, поэтому план работы строили сами. Работали вдвоем, на необходимых этапах привлекая местных специалистов: электрика, сварщика и других. Первое время, пока стояла хорошая погода и предстоял еще непонятный объем работ с неизвестными гипотетическими трудностями, мы работали практически без перерывов, возвращаясь на работу и после ужина. Благо полярный день позволял работать в любое время суток. Вся аппаратура размещалась в контейнере, но часть работ нужно было делать снаружи: установка входной лестницы, перил, антенны, метеостанции. Хотелось как можно быстрее завершить все на улице, чтобы потом спокойно заниматься своими делами внутри. Если пойдет снег или с ледника задует холодный ветер 15-20 метров в секунду, на улице особо не поработаешь.

В свободное время развлечений было не особо много. В первое время, возвращаясь домой, мы просто падали спать, потом вошли в ритм и вечерами болтали, смотрели кино или читали книжки. Нам повезло с соседями, ребятами из Научно-исследовательского института точных приборов (НИИ ТП) — было о чем поговорить и нормально провести время. Кроме того, удалось подрубить роутер к своей аппаратуре и провести постоянный интернет — его вполне хватало, чтобы отправлять текстовые сообщения через WhatsApp родным и друзьям. Совсем оторванными от «Большой Земли» мы себя не ощущали. Большинство остальных работников станции довольствовались очень хилым интернет-каналом в библиотеке, который порой еле дотягивал до 10 кбит/с или дорогущим спутниковым телефоном. В основном корпусе можно было поиграть в бильярд или посмотреть телевизор — этим набор развлечений в целом и ограничивался.

Иногда прямо к нашему шале, как мы окрестили наш вагончик, приходили потусоваться пингвины. Они совсем не боятся людей, скорее им просто любопытно — что это за странные существа приплыли на их землю. К ним можно подойти без всяких проблем буквально на 1,5 метра, если же присесть на корточки и понизить свой силуэт, то пингвины подпускают еще ближе, прежде чем смешно заорать и предпринять неуклюжую попытку к бегству. Они похожи на детей, смешные безобидные существа — с трудом представляю, как кто-то в здравом уме может их обидеть.

По субботам на станции баня. Нам на двоих выделили час времени и его вполне хватало. Особая прелесть в том, что к бане полагается пиво, несмотря на царящий на станции сухой закон. Нам выдавали по одной банке 0,33 немецкого пива Astra, хотя по идее должны были давать две, наверное, снова проклятое перенаселение.

В воскресенье выходной, и большая часть народа не выходит на работу. В свои выходные мы старались выбираться со станции и исследовать окрестности. Район «Прогресса» представляет из себя голые скалы красного цвета, больше напоминающие марсианский пейзаж, чем нашу матушку-Землю.

Мы лазили по этим скалам, гуляли вокруг бухты, выходили к леднику. На сам купол ледника заходить было запрещено, да и нам самим было стремно лазить туда, потому что невозможно увидеть все трещины, которыми он буквально усеян. Под тонкой корочкой льда может крыться многометровый провал и сгинуть там можно довольно надежно.

О любых перемещениях вне станции надо ставить в известность начальника и брать с собой рацию с GPS-маячком, который показывает твои перемещения на мониторе в радиорубке. На рации есть тревожная кнопка, нажатие которой сразу же оповещает всю станцию и там начинают собирать группу для твоего спасения. Во время нашей работы никаких ЧП не было, за исключением пары банальных болячек, которые быстро лечил станционный врач в современном кабинете.

Романтика

Самые яркие впечатления от поездки в Антарктику остались от плавания на «Академике». Первые айсберги, появление пингвинов и тюленей, которых я до этого видел только в зоопарке в далеком детстве, первый лед, через который мы продирались к крайнему югу — это останется в памяти навсегда.

Впечатляют огромные айсберги, которые откалываются от купола, и уплывают в океан. Когда поднимаешься на гору около станции — оттуда открывается потрясающий пейзаж с видом на море. И он меняется каждый день: старые айсберги уплывают в океан, а ледник постоянно рождает новые. Я даже как-то раз поставил свою Gopro на таймлапс и потом в ускоренном режиме наблюдал за этим коловращением — 5 или 6 часов вся картинка непрестанно меняется.  

Когда мы приехали на станцию, в Антарктике царил полярный день. Солнце вообще не садилось, а только снижалось к горизонту и продолжало свой путь по кругу вдоль него. Под самый конец нашего полуторамесячного пребывания на станции, когда в Антарктику пришла нормальная темная ночь, мы попали на суперлуние. Огромная оранжевая луна медленно и зловеще выплывала из-за громадных айсбергов — не знаю где еще такое можно увидеть. На обратном пути в море довелось увидеть даже полярное сияние, правда слабенькое и бледненькое, но все же. Ну и такого количества звезд, как в безлунную и безоблачную ночь на пути назад, я не видел никогда, наверно 1000 звезд на один квадратный сантиметр неба.

Особое впечатление — это люди, с которыми там встречаешься. Они делятся в общем на три основных типа. Есть сезонные «командировочные», вроде нас — их реально много. Были ребята из НИИ ТП, девушки из института геофизики, аэрогеодезисты и еще много интересных людей. Со всеми быстро находишь общий язык.

Есть «сезонщики» — это узконаправленные специалисты из ААНИ, которых не могут оторвать от работы на целый год, или какие-то спецы по отдельным задачам, для выполнения которых не нужно много времени.

Но самая «элитная» каста — это «зимовщики», те, кто остаются в Антарктике на целый год. Это либо молодые романтики, мечтающие увидеть все это своими глазами, либо прожженные ветераны, возвращающиеся сюда в пятый, шестой или седьмой раз. На «Прогрессе» мы познакомились с доктором с удаленной станции «Восток», который приехал сюда второй раз подряд с коротким отпуском между зимовками. А на «Востоке» условия значительно жестче — он находится почти в центре материка, там бушуют лютые морозы до 60 градусов, а на станции живет всего 10 человек. Надо очень любить свою работу, чтобы возвращаться туда снова и снова.

Честно говоря, я бы и сам, с удовольствием вернулся. Но попасть сюда только исходя из собственного желания практически нереально — нужно либо платить бешеные деньги за туристический визит на субарктическую станцию «Беллинсгаузен» (у них там даже растет мох!), либо быть специалистом, востребованным для местной работы. Ну, благо, СДКМ развивается, и на следующий год, возможно, придется работать еще на одной станции — я не откажусь.

Источник: disgustingmen.com