Бронзовый коллапс, или Куда делись все эти люди

Как рассказывает профессор Эрик Клайн из Университета Джорджа Вашингтона, директор Капитолийского археологического института, автор книги «1177 BC: The Year Civilization Collapsed», Средиземноморье позднего бронзового века представляло собой мир, очень похожий на современный, — глобализованное пространство с торговыми нитями, опутавшими всю ойкумену, то есть все страны, составлявшие на тот момент европейскую цивилизацию.

Торговые и культурные связи второго тысячелетия до нашей эры обеспечивали единый высокий технологический уровень городов Греции и Ближнего Востока во всем: в кораблестроении, в архитектуре, в обработке металлов. Чтобы показать протяженность и устойчивость торговых путей бронзового века, достаточно сказать, что олово для выплавки бронзовых изделий поступало, скорее всего, из Афганистана, а медь брали на Кипре.  Города были оснащены системами водоснабжения, инженерный уровень которых античным грекам тысячу лет спустя и не снился.

Все это откатилось назад со страшной скоростью в кратчайшие по меркам истории сроки, чтобы сбросить с древнего мира бронзовый век и позволить ему войти в новый век — железный, в ту историю, которую мы изучаем в школе.

За относительно короткое время — в древнеегипетских надписях зафиксирован промежуток от 1207 до 1177 года до нашей эры — весь прекрасный бронзовый мир растворяется. Торговые связи рушатся. Из известных нам царств бронзового века в более-менее нетронутом виде остается Египет, который теряет контроль над Сирией и Палестиной. Вавилон и Ассирия сохраняют разве что локальное значение. Исчезает микенская цивилизация. Разрушена Троя.

Вместо огромной и влиятельной Хеттской империи мы видим в первом тысячелетии только разрозненные города, такие как Миддува (Малатья) в Центральной Анатолии, Каркемиш в Сирии, Табал на юге Анатолии (упоминавшийся в надписи времен Тиглатпаласара III, VIII в. до н.э.). В постхеттских городах в качестве наследия Хеттского царства еще сохранялось иероглифическое письмо на лувийском языке, пока его окончательно не вытеснил арамейский. Но уже после X века до нашей эры на Ближнем Востоке поднимаются царство Израиль и Новоассирийская империя и начинаются события, знакомые нам по Торе и Библии.

Период с 1200-го и примерно до 900 года до нашей эры, до которого цивилизованный мир древности процветает, а после которого просыпается совсем другим, историки называют Темными веками. Собственно, до сих пор ученым не до конца понятно, что же в эти 300 лет происходило в колыбели европейской цивилизации. «Бронзовый коллапс», как называют этот критический момент, приходится на период от 1206 до 1150 г. до н.э. Именно тогда наблюдается резкий обрыв культурных традиций и торговых отношений, объединявших регион на протяжении почти двух тысячелетий.

Вернее, так: до недавних пор считалось общим местом, что войну и разрушение принесли на Ближний Восток «народы моря», о нашествии которых и сообщают нам египетские хроники.

«Народы, которые прибыли со своих островов среди моря, они вошли в Египет, полагаясь на свое оружие», — гласит надпись на рельефе в Мединет Абу, погребальном храме Рамзеса III.

И только в последние годы археологи и историки стали признавать, что коллапс бронзового века должен был иметь целый комплекс причин, среди которых военные действия занимают едва ли не последнее место.

Невидимая рука

Из надписей, сделанных в Древнем Египте, где зафиксированы названия племен, вошедших в список «народов моря», мы знаем, что этнически это была довольно разнородная волна. Часть ее представителей египтянам была хорошо знакома по торговым контактам второго тысячелетия. В списке «понаехавших» обнаруживаются JKW? («экуэш») и TNJW («денйен») — именно так, поскольку в текстах фиксировались только согласные, входящие в название (в древних семитских языках гласные внутри корня могли меняться, корни записывались как набор согласных звуков). Эти два этнонима отождествляют с народами, известными нам по хеттским записям как Аххиява и Дануна, а «по Гомеру» — как ахейцы и данайцы.

Археологические раскопки такому толкованию не противоречат.

Известно, что в ряде мест Анатолии и Леванта после слоя разрушений, ассоциируемых с «народами моря», появляется элладская керамика. Так что греки, очевидно, были в значительном количестве среди тех, о ком египтяне писали: «Пришли народы моря».

Также среди этих этнонимов выделяют филистимлян, известных нам по библейским текстам, — они же пеласги, в древнеегипетских надписях носящие имя PLST («пелесет»).

Однако, судя по дошедшим до нас зарисовкам и описаниям, захватчики совсем не выглядели «викингами бронзового века», воинскими отрядами, заявившимися для того, чтобы пограбить местных и вернуться потом на родину. Они были больше похожи на переселенцев — ехали с семьями и вещами. Такое толкование значительно лучше объясняет археологические данные и информацию, которую мы получаем, анализируя документы. И описанное нашествие «народов моря» в таком случае не стоит рассматривать как военную авантюру. Скорее, это было переселение народов, столкнувшихся на родине с природными и социальными бедствиями. Что, разумеется, не мешало им обнажать мечи, добравшись до ближайшего города по соседству, если в нем оставалось зерно на хлеб.

Археологические данные, а также результаты анализа хеттских, угаритских, египетских и греческих источников рисуют нам для этого времени картину засухи, голода, землетрясений, нашествий и революций.

Картина очень похожа на глобальное потепление наших дней  и заставляет задуматься, к чему может привести глобализованную цивилизацию сильное изменение климата.

Достаточно ли было засухи и голода, чтобы люди грузили пожитки на телеги и корабли и отправлялись на новые земли? «Это был более сложный процесс», — говорит Эрик Клайн. Воспетая Гомером история об осаде Трои, по мнению историка, тоже как-то переплетается с описываемыми событиями. Эпическая Троянская война может быть литературным отражением военного конфликта, ставшего толчком к тому, чтобы греческие племена двинулись на юго-восток. Археологический слой «Троя VI» показывает, что город разрушали как минимум дважды или трижды, прежде чем он был оставлен.

Троя была неотъемлемой частью ближневосточного культурного пространства второго тысячелетия. Ее соотносят с зафиксированными в хеттских записях названиями Tiruisa и Wilusa (соответствующие греческим «Троя» и «Илион»). В любом случае название еще одного «народа моря» из египетского списка, TR? («тереш»), соотносят с хеттским топонимом «Тируиса», или, в греческой огласовке, Троя. Такая большая война, как та, что описана в «Илиаде», действительно могла принести много разрушений и заставить греков искать новые территории. С другой стороны, возможно, что это засуха вызвала войну за территории.

Гипотезу о том, что засуха, вызванная изменением климата, разрушила микенскую культуру, выдвинул еще Рис Карпентер полвека назад в книге Discontinuity in Greek Civilization. К сожалению, строгих научных доказательств он тогда не мог привести.

Но последние археологические исследования его гипотезу наконец подтвердили. В частности, в 2010 году международная группа провела раскопки в Северной Сирии, сайт Гибала, Тель-Твейни: ученые проанализировали пыльцу и показали, что на протяжении 300 лет в Средиземноморье наблюдался более сухой климат. Ровно весь период Темных веков!

Эта же группа проводила раскопки на Кипре: исследования пыльцы и там показали период засухи лет примерно на 300, с 1200 по 850 год до нашей эры.

Засуха не могла не вызвать голод. И действительно, в архивах Угарита — города, существовавшего на восточном побережье Средиземного моря как минимум с XIX века до нашей эры, —  находятся письма, напрямую свидетельствующие о голоде. Письмо, найденное в доме угаритского чиновника Уртену, говорит о голоде в городе Эмар во внутренней Сирии в 1185 году: «Голод в нашем доме; мы все умрем от голода. Если ты быстро не приедешь сюда, мы все умрем от голода. Ты не найдешь ни одной живой души в своей земле». То же самое находим в одном из писем от хеттского царя: «Разве ты не знаешь, что был голод среди моих земель?»

Но бедствия на Ближнем Востоке конца второго тысячелетия не закончились на изменении климата и сопровождавших его голода, волны миграций и вооруженных столкновений между «пришлыми» и «местными». На всей территории от Трои до ассирийских городов археологи обнаруживают следы землетрясений, которые также должны были вызывать разрушения и приносить человеческие жертвы, а также подталкивать к захвату новых земель. Захватчики, о которых мы говорили выше, отмечены не только египтянами. В угаритских архивах мы находим упоминания о приходящих чужих кораблях, которым нет сил противостоять (см. RS 20.238 = Ugaritica 5.24, письмо от царя Угарита к царю Кипра). Археологи, в свою очередь, находят в городах соответствующие слои разрушений. Нельзя также исключать и внутренние волнения. Так, дворец в хананитском городе Хацор, по мнению ряда ученых, мог быть разрушен в результате восстания, а не внешнего нашествия. Так что коллапс бронзового века — итог целого ряда несчастливых обстоятельств.

В Темные века катастрофически падает культурный уровень единой европейской цивилизации на всем пространстве Средиземноморья, от Греции до Египта и от Крита до Угарита. Каневски пишет в статье 2013 года: «Статистический анализ деталей последовательного обрушения культуры отражает связь голода, вызванного изменением климата, нашествия с моря, военных действий по всему региону и политико-экономического коллапса, в котором зарождались новые цивилизации и новые идеологии».

«Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос…» — так или как-то похоже начинал в гомеровские времена какой-нибудь сказитель свое повествование о войнах и странствованиях. Что заставляло его переходить на поэтический язык? Почему нельзя было проще — что-то вроде «Рано утром молодая Эос с пурпурными перстами встала из мрака»? Почти любой древний эпос в основном представляет собой стихи, и не случайно. Стихотворная форма: ритм, рифма, поэтические формулы — была необходима при устной передаче длинных текстов. Зачем? Да просто потому, что иначе человеку — сказителю — трудно запомнить большие объемы текста. Попробуйте выучить наизусть «Войну и мир» и согласитесь, что «Евгения Онегина» учить значительно проще.

Кроме этого, древний эпос еще и часто складывался из отдельных частей-сюжетов, которые в более раннюю эпоху могли существовать как отдельные истории с теми же или иными героями. Такие истории как будто склеивали в единый длинный рассказ. Это тоже вызвано условиями, продиктованными необходимостью устной передачи: из относительно независимых сюжетов складываются строительные блоки длинного повествования, которые передаются из поколения в поколение и запоминаются благодаря ритмизованным структурам и формулам. Склеить разнородные блоки можно с помощью одинаковых зачинов, одинаковых героев, одинакового ритма речи, строения сюжета. Так и устроены древние сказания, которые читали нараспев или, может быть, даже пели «древние старцы», один из которых нам известен под именем Гомера.

При этом гомеровский эпос, да и в целом древнегреческая поэзия, устроены довольно сложно. Очевидно, что этой традиции предшествовала большая предыдущая культурная традиция, идущая из обширного, единого в культурном отношении региона — древнего Ближнего Востока и Малой Азии II тыс. до нашей эры, времени позднего бронзового века, времени великих царств древности, времени, предшествовавшего «темным векам» начала I тыс. до н.э., когда рушились эти самые великие царства и начиналась куда более знакомая нам цивилизация, описанная в Библии и древнегреческой литературе.

Итак, чтобы быть услышанным и усвоенным последующими поколениями, эпос дописьменной эпохи должен быть поэтическим — изложенным так, чтобы при произнесении вслух возникал некий ритм, и построенным из «строительных блоков» отдельных сюжетов. Именно такими, вероятно, были сказания, сложенные в Месопотамии и зафиксированные в первых письменностях мира, на шумерском и аккадском языках, в третьем и втором тысячелетиях до нашей эры. Например, эпос о Гильгамеше собрали из шумерских сказаний аккадцы где-то в XVIII веке до нашей эры. Достоверно известно, что в те времена уже была музыка, под которую пели песни; в шумерском языке есть слова, обозначавшие песни; найдены клинописные таблички, записи которых, вероятно, позволяют реконструировать звучание шумерской и аккадской музыки; в археологических раскопках, в частности в раскопках города Ур, обнаружены лиры, а энтузиасты даже пытаются делать их копии и играть музыку, которая звучала четыре с половиной тысячи лет назад — до строительства египетских пирамид и Стоунхеджа. Безусловно, традиция напевного повествования под лиру была известна по всему Ближнему Востоку еще 5 тысяч лет назад. [ ... ]

Практику потребления напоказ, пускания пыли в глаза, нельзя назвать недавним изобретением. Но в качестве научного понятия она оформилась только в конце XIX века, в знаменитом труде американского экономиста Торстейна Веблена «Теория праздного класса». Элита, согласно его теории,  подкрепляет свой статус, демонстрируя остальному обществу свое богатство, что достигается, во-первых, показным бездельем (отсюда и «праздный класс»), а во-вторых, не менее показной роскошью — демонстративным потреблением. Практики такого потребления, конечно, различаются в зависимости от культуры и эпохи.

Однако как отличить «правильное» элитное потребление, подчеркивающее статус потребителя, от «неправильного» сорения деньгами «всего лишь» богачей?

Возможна ли система, которая выражала бы ценности и идеалы «благородного класса» и позволила бы отделить обыкновенных «выскочек»-богачей от «настоящих», традиционных элит? Если приглядеться к опыту Древнего Рима, полагает Ким Бирден, то подобную систему можно обнаружить: она позволяла «истинным патрициям», с одной стороны, продемонстрировать богатство, а одновременно с этим проявить скромность и патриотизм.

К последним годам республики римская элита скопила огромные богатства (прежде всего, за счет ограбления восточных провинций). Одновременно ее жизнь была полна конкуренции: старые аристократические семьи и богатые плебеи постоянно соревновались — за власть, выгодные должности, хорошую партию для своих дочерей и так далее. Чтобы «держать фасон» в такой конкурентной среде, римской элите приходилось постоянно демонстрировать свое богатство и равным, и клиентам (в Риме так называли свободных граждан, отдавшихся под покровительство патрона и находящихся от него в зависимости), дабы последние сохраняли верность, а первые уважали и признавали достойным принадлежать к их кругу. [ ... ]

Стоунхендж — комплекс камней-мегалитов, находящийся в графстве Уилтшир недалеко от города Солсбери и примерно в 130 километрах к юго-западу от Лондона. Его построили примерно за 3000 лет до нашей эры, а затем еще 1300 лет достраивали, добавляя новые камни. Количество догадок о том, кто и зачем построил Стоунхендж, огромно: его считали храмом друидов, крепостью, гигантским календарем или ритуальным погребальным комплексом, древней обсерваторией или просто бесполезной грудой камней, которую римляне заставляли собирать древних бриттов, чтобы погасить их пыл к восстаниям. Но древние мегалиты молчат, и ученым приходится каждый раз придумывать новые ухищрения, чтобы выбить из них очередную частицу информации.

Камень с горы

Например, новые данные о комплексе под Солсбери стали известные в прошлом месяце. Одна из загадок Стоунхенджа — происхождение части его камней. Внешнее кольцо памятника образуют трилитоны — композиции из трех 30-тонных песчаниковых плит, сложенных в виде буквы «П». Предположительно, их добыли в 30 километрах от Стоунхенджа. Внутренние круг и «подкова» сложены из так называемых bluestones — голубых камней. Еще в 1920-х британский геолог Герберт Генри Томас, сопоставив скальные обломки, предположил, что голубые камни добыты в горах Преселли на западе Уэльса — примерно в 260 километрах от Стоунхенджа.

Долгое время его гипотеза считалась основной. В 10-х годах нашего века ученые начали исследовать памятник с помощью новейших методов оптической микроскопии и рентгеновской флуоресцентной спектрометрии, и вот оно, заветное открытие: на самом деле происхождение камней чуть севернее, чем думал Томас. Их родина — скальные образованиях Крейг-Рос-и-Фелин и Карн Годог в тех же горах Преселли. Не сенсация, конечно, но в археологии любое уточнение и прояснение данных — благо. [ ... ]