Возникновение городов

Стенограмма эфира программы "Родина слонов" с доктором исторических наук, ведущим научным сотрудником отдела теории и методики Института археологии РАН Шахмарданом Назимовичем Амировым.

М. Родин: Сегодня мы возвращаемся к истокам происхождения человеческой цивилизации и будем обсуждать очень интересную и сложную тему, потому что сложно разобраться даже с термином, о чём мы будем говорить. Говорить мы будем о городах. И к вопросу, что такое город, возвращаться мы будем, я думаю, постоянно. Очень интересно понять, как из кочующих племён возникли цивилизованные общества, которые строили большие города, которые объединялись тысячами, а то и десятками тысяч человек в одном месте и как они создавали цивилизацию. Мы будем говорить о возникновении первых городов.

Вы, как многолетний участник и руководитель экспедиции на Ближнем востоке, мне кажется, лучше всего подходите на роль человека, который может про это рассказать, потому что лично копали одни из первых городов, которые появились у нас на планете.

Давайте определимся для начала в датировках. Откуда надо начинать наш рассказ? Когда впервые появляются постоянные поселения?

Ш. Амиров: Да, это правильный подход: мы должны начать разговор о городах именно с возникновения оседлого образа жизни. Потому что естественно, когда человек занимается поиском пищи, он постоянно перемещается и оседлых поселений не оставляет. В лучшем случае это сезонные стоянки, которые определяются условиями географии, какими-то климатическими изменениями, и так далее. Но когда человек начинает культивировать, прежде всего, злаки, которые для юго-западной Азии были главным источником питания, это пшеница однозернянка, двузернянка, ячмени различные, и так далее, он бывает привязан к своему местообитанию. С этого момента начинается отсчёт оседлого образа жизни, который в конечном счёте завершается возникновением городского образа жизни.

М. Родин: Я правильно понимаю, что под культивированием в данном случае мы понимаем не выращивание, как мы привыкли, а просто очень продвинутое собирательство, организованное регулярно на том же месте?

Ш. Амиров: Собственно, если говорить о западной части Плодородного полумесяца, это самое ключевое понятие, которое мы должны прежде всего обсудить. Оно возникло в начале ХХ века. Египтолог Брэстед предложил название "полумесяц плодородных земель". Это та часть горных стран, обрамляющих великую месопотамскую равнину, где выпадает достаточное количество осадков для занятия земледелием. И в ходе истории голоцена, когда люди сели на землю, полумесяц плодородных земель имел те же очертания, но менялся в широтном отношении. В более гумидные (влажные) периоды он расширялся, а в более сухие – сжимался. Но по большому счёту критическим лимитом является 200 мм осадков. От 200 до 300 мм – это тоже маргинальная зона. 300 мм и выше – это зона устойчивого дождевания, где можно получать гарантированный урожай.

Возвращаясь к вашему вопросу о предыстории оседлых земледельческих поселений, для левантийского региона мы знаем, что в позднем палеолите люди кебарийской культуры (XVI-XII тыс. до н.э.), она существовала более пяти тысяч лет, занимались целенаправленным собирательством. Они занимались сбором злаковых. Не только, но это был их профиль. Натуфийская мезолитическая культура – там уже более целенаправленно. Мы уже знаем составные, микролитические прежде всего, оружия, которыми они срезали злаки. Потом в конце Х тысячелетия она трансформируется в докерамический неолит А. И по сути это единая линия развития. Это оставляла одна и та же популяция, которая жила много тысяч лет на одном месте. Но культура мутировала или менялась под внешними климатическими влияниями. Считается, что ключевую роль в переходе к возделыванию злаков сыграл малый дриас. Это короткое похолодание уже в эпоху голоцена, когда люди уже умели собирать злаковые и уже подошли буквально к порогу культивации. И этот кризис сыграл ключевую роль в том, что они на памяти нескольких поколений перешли к целенаправленному земледелию.

М. Родин: Получается, мы должны говорить от XVI тысячелетия до н.э.

Ш. Амиров: Голоцен от плейстоцена отделяет один показатель: изменение климата. Стало теплеть, начали таять льды, поднялся уровень мирового океана. Персидского залива в плейстоцене не было. Современная глубина у него максимум 80 метров. Ормузский пролив ещё выше находится. Изменения в человеческой истории и в физических границах, в которых человеческая популяция развивалась, связаны с климатическими изменениями.

М. Родин: То есть примерно с XVI по XII тыс. до н.э. происходила протосельскохозяйственная деятельность, просто на одном месте собирали что-то.

Ш. Амиров: Климат стал достаточно влажным. Ему ещё сопутствовало то, что малый дриас давал некоторый кризис в развитии человеческих сообществ в западной части Плодородного полумесяца. Вот это наложение сыграло роль в том, что люди перешли к культивации. Причём когда мы говорим о становлении производящей экономики, мы имеем ввиду не только выращивание злаковых, но и одомашнивание животных. Одомашнивание животных в этой части Плодородного полумесяца произошло гораздо позже: через несколько тысяч лет. Как возникновение керамики, мы об этом тоже можем поговорить.

М. Родин: Получается, к XII тысячелетию начинается уже земледелие?

Ш. Амиров: Натуфийское время – это целенаправленное собирательство. А докерамическое земледелие – это конец Х тысячелетия.

М. Родин: Теперь определим географические рамки. Плодородный полумесяц – это территория современного Ближнего востока. Этот полумесяц условно поднимается через современный Израиль, Палестину к югу Турции, а потом спускается к Персидскому заливу.

Ш. Амиров: Абсолютно так. Но у него хвостики тонкие, а вершина широкая.

М. Родин: То, что на юге Турции находится.

Ш. Амиров: Да, юг Турции. Но в степной Месопотамии тоже комфортные условия для земледелия. Отступая от гор в северной части где-то 70 км, там в настоящее время люди без полива выращивают урожай, как правило, ячменя. А вот на окраинах линии в 200 мм, которые критические, они подходят очень близко к подгорной зоне. И колебание зоны благоприятного земледелия археологически очень хорошо видно.

М. Родин: И там как раз чувствуется, что то приходило, то уходило.

Ш. Амиров: Вот эта самая маргинальная полоса земледелия наиболее чувствительно отражает все колебания климата, которые мы имели в Евразии в голоценовое время.

М. Родин: И тут очень важный момент: именно эта зона, насколько я понимаю, является родиной всех наших первых одомашненных сельскохозяйственных культур. Ячмень, пшеница – всё родом оттуда.

Ш. Амиров: Это так, но это не значит, что вся территория была охвачена этими культурами. Это люди, расселяясь сами, расселили злаки вместе с собой.

М. Родин: А откуда эти злаки происходили?

Ш. Амиров: Они имели несколько локусов. В районе Гёбекли-Тепе зона произрастания невероятного количества эндемических растений, пшениц, и так далее. Это также всхолмление в южном Леванте, это горы Ансари в северном Леванте . Но и загросский очаг. Это восток между Ираном и Ираком. В значительной степени Ирак, но и сопредельные иранские территории. Мы всё время говорим о левантийском очаге, но загросский очаг был не менее значим. Если здесь мы нарисовали картину эволюции: кебарийская, натуфийская культуры, докерамический неолит, то там тоже такая же свита культур. Это зарзийская культура, позднепалеолитическая, Зави-Чеми, Шанидар, это как натуфийская, они абсолютно синхронны. Потом фаза карим-шахир, докерамического неолита. Они абсолютно одинаково и параллельно двигались. Зато такие культурные навыки, как появление керамики в загросском очаге появились раньше. Поселение Гандж -Даре датируется второй половиной восьмого тысячелетия. Это правое крыло полумесяца.

В предгорной зоне, в северной Сирии первая керамика западнолевантийская, на поселениях типа Керх целый ряд, японские коллеги копали, это запад Сирии, появляется немножко позже. Это уже начало седьмого тысячелетия. То есть между ними было негласное соревнование, конкуренция.

М. Родин: И вот в XII тысячелетии начинают возникать первые оседлые поселения. Как они выглядят, как они устроены, что там строят?

Ш. Амиров: Я поправлю, потому что в натуфийское время мы знаем стоянки, их довольно много известно. Они приурочены не только к южному Леванту, но они известны даже на Евфрате. Но оседлый образ жизни – это всё таки черта докерамического неолита А. Это уже голоцен.

М. Родин: Десятое тысячелетие. Как они выглядели? Какие первые памятники мы знаем? Я так понимаю, это Иерихон, самый любимый.

Ш. Амиров: Иерихон все любят очень, потому что он имеет монументальную архитектуру. Это разговор о том, что городской образ жизни именно так ровно и возник. Но это выглядит немного странно, потому что это один из признаков города. Монументальная архитектура, безусловно, необходимая черта городского поселения.

М. Родин: То есть там большие стены, башня посередине.

Ш. Амиров: И абсолютно непонятно функциональное назначение. Спорят очень серьёзные, крупные учёные до настоящего времени, предлагают разные трактовки. И на мой взгляд, одно из наиболее разумных объяснений наличия этих массивных стен, которые защищают Иерихонское поселение, это наличие селей в этой части Плодородного полумесяца, что археологически ловилось неоднократно. На рубеже, например, докерамического неолита, а это минимум две тысячи лет.

М. Родин: С десятого по восьмое тысячелетие.

Ш. Амиров: А по сути и больше, потому что докерамические поселения доживают в значительной степени и до седьмого тысячелетия. Уже когда керамика была. Очень устойчивая традиция.

В конце докерамического неолита В (в Иерихоне был докерамический неолит А) целый ряд слоёв именно в палестинской части, в Иордании, в Израиле и даже в юго-восточной Турции, перекрыт слоями с битым щебнем. Это свидетельство селевых потоков.

М. Родин: То есть жило поселение, и вдруг его накрыло по весне селью.

Ш. Амиров: Да. Сель начинается тогда, когда максимальная влажность. Тогда начинает двигаться почва. Финал докерамического неолита был временем довольно засушливым, зато начало керамического времени и, собственно, первая половина VI тысячелетия, было исключительно влажным временем. Мы знаем громадные реки в Саудовской Аравии. Там существуют огромные вади, и в историческое время они никогда не заполнялись. Только в марте вода в них бывает. А в те времена они вполне могли функционировать, как источники.

М. Родин: Мы знаем по программе о Гёбекли-Тепе, что в позднем палеолите, раннем неолите никакого государства нет, люди уже умели строить монументальные памятники, вроде того же самого Гёбекли-Тепе, о котором мы подробно говорили. А как поселения выглядели? Вы упомянули про Иерихон, его стены. Что это за дома, какого количества достигали эти протогорода?

Ш. Амиров: Домовладения докерамического неолита – это землянки, какими-то навесами перекрытые сверху. Они даже не использовали сырцового кирпича для строительства. Причём землянки круглоплановые. Это мы видим и в натуфийской культуре, и в докерамическом неолите А в западном Леванте, ровно то же самое и в Загросе.

М. Родин: То есть все эти поселения – скопища маленьких землянок.

Ш. Амиров: Да, это маленькие землянки.

М. Родин: А какого количества они достигали?

Ш. Амиров: Сейчас я точно не могу сказать, но это сотни. Есть большие поселения. Айн-Газаль, например, оно большое.

М. Родин: Я выписал себе: Айн-Газаль достигало двух тысяч человек в период расцвета. Там сотни домов. Что мы знаем про организацию этого общества? Государства ведь нет. Как две тысячи человек могут ужиться?

Ш. Амиров: Государства, безусловно, нет. Если больше ста человек объединяется в рамках какой-то единой системы, значит появляется какая-то идеология, которая их консолидирует. Здесь очень важный момент, который касается и городов в частности и вообще развития цивилизации: это создание людьми виртуальных реальностей. Если говорить о людях нашего современного облика, Homo sapiens sapiens, они обладают этой чертой. Они умеют синтезировать большие объёмы материала и создавать на их основе виртуальные реальности. Они могут быть правильными, могут быть неправильными, но они создают нечто, во что верит большое количество людей. Собственно, это начало любого искусства, начало всех религий, и так далее.

Этот самый признак и привёл к тому, что большие группы людей получили возможность жить вместе на ограниченном пространстве. Ведь если мы сравним с другой разновидностью человека разумного, Homo sapiens neanderthalensis, это наш же вид, и он очень был продвинут: они знают погребальный обряд. Мы знаем много примеров мустьерских и более поздних захоронений. Но предметов искусства можно пересчитать с большой натяжкой по пальцам. А Homo sapiens sapiens был просто креативно одержим. Он всё время творил. И религия была одной из его проявлений.

Эта черта сыграла ключевую роль в становлении государственности и городского образа жизни. Потому что город = государство.

М. Родин: То есть в Айн-Газале уже было что-то типа государства?

Ш. Амиров: Нет.

М. Родин: Это шестое тысячелетие?

Ш. Амиров: Конечно. О государстве на переднем востоке мы можем говорить только с четвёртого тысячелетия.

М. Родин: А как они там организовывались? Есть какие-то следы в археологии?

Ш. Амиров: В Айн-Газаль очень развитые статуи. У них была развитая культовая жизнь. И потом есть ещё такой момент: очень сложно иногда бывает доказать одновременность существования поселения. Когда наши старшие коллеги раскапывали Ярым-Тепе, это первая из раскопок российских археологов в Месопотамии, ещё 70-е гг. ХХ века, это восьмое тысячелетие, хассунское время. Там была очень красивая работа сделана. Стратиграфически вроде одно над другим. А планиграфически получается, что поселение немножко кочевало. Оно имело немножко другой план, и из этого вытекало, что количество жителей было иным, нежели из общей плаировки. С Айн-Газаль примерно такая же история. Максимальное число домов, которое там реконструируется, не означает, что они жили там все сиюминутно. Даже при наличии того, что в отдельных шурфах мы ловим сплошную стратиграфическую колонку. Поэтому, чтобы доказать, надо вскрыть всё поселение.

М. Родин: Я правильно понимаю эту линию: если мы начинаем с Гёбекли-Тепе, то изначально ловятся монументальные постройки, которые имеют какое-то культовое значение, а потом только появляются большие поселения? И во всех больших поселениях есть какие-то культовые объекты.

Ш. Амиров: Если появляются свидетельства монументальной архитектуры, это говорит о сверхприбыли, но не говорит о городе. Это говорит о том, что в этой части Месопотамии была невероятно комфортная жизнь. А если мы говорим о городе, то должен быть целый ряд признаков. Монументальная архитектура, безусловно. Кстати, в Месопотамии колонка, которая в Шумере была прослежена на поселении Эриду, это к югу от Ура, там девятнадцать слоёв.

М. Родин: Колонка – это когда сверху вниз начинают копать.

Ш. Амиров: Да, последовательность слоёв. В шестнадцати слоях была выявлена последовательность храмовых зданий. От маленького и до абсолютно шумерского наверху.

М. Родин: Причём мы видим, как рос этот храм.

Ш. Амиров: Они богатели, и от маленького святилища в шестнадцатом слое до полноценного храма. Хотя это ещё убайидское время, это конец пятого тысячелетия. На протяжении полутора тысяч лет где-то.

Монументальная архитектура – это первый признак города. Второй очень важный признак – наличие свидетельств перераспределения общественного продукта. Должны быть какие-то общественные зернохранилища и должен быть персонал, который этим управляет, то есть должна быть некоторая номенклатура, иерархия. Как правило, для Месопотамии это всегда жрецы. Третий признак – размеры поселения, количество жителей. И самый главный, но самый невидимый признак – это наличие письменности. Есть ещё один признак, который всегда забывают, но он очень интересный: в дворце Телля Бейдар (исторический город Набада) были обнаружены туалет и умывальная комната. То есть элита уже находилась в рамках цивилизации и пользовалась ранней сантехникой.

М. Родин: Давайте опишем быт жителей больших поселений докерамического неолита. Получается, у них не было керамики. Чем они пользовались, как и что они выращивали?

Ш. Амиров: Вот время Айн-Газаля, это докерамический неолит В, он распространяется очень широко по Месопотамской равнине, он идёт с западной части Плодородного полумесяца. Здесь возникает стационарное домостроение прямоугольного плана с обмазанными полами. Культ покойных, это всем известные обмазанные черепа с моделированными лицами.

Что касается экономики, это были классические земледельцы. Но они уже знали доместицированную овцу и козу. Крупный рогатый скот они ещё не знали. Выращивали они примитивные разновидности пшеницы и ячмень в значительном количестве.

М. Родин: То есть уже целенаправленно сеяли?

Ш. Амиров: Да. Эта культура распространяется очень далеко по Месопотамской равнине. Она уходит за Евфрат, она известна на Белихе, она известна на Хабуре, она известна близко к Тигру. Я акцентирую на этом внимание потому, что наша экспедиция, когда работала в 70-е гг. в Ираке, одно из поселений, Телль-Магзалия, было именно этого времени. Это всего 50 км от Мосула на запад. И оно находилось на отрогах Синджарского хребта. Это самый конец докерамического неолита В. И там была вами любимая монументальная архитектура. Но говорить о том, что это город, тоже не приходится, потому что кроме стен других признаков цивилизации нет.

М. Родин: Очень сложно в голове увязывается: монументальная архитектура, стены, башни. А пользовались только каменными орудиями, уже изящными, очень красивыми.

Ш. Амиров: Безусловно, это время каменных орудий, это пластинчатая техника, вкладыши в серпы. Но при отсутствии керамики отдельные металлические предметы были известны. Как правило, это украшения. Они известны и в седьмом тысячелетии. Но это не орудия. Печати делали, какие-то подвески. В более позднее время мы знаем свинцовый браслет. Но это не эпоха металла. Палеометалл наступает позже. Для Месопотамии это пятое тысячелетие. Он на Кавказе и в восточной Анатолии даже раньше начинается.

М. Родин: Это поздний каменный век, никакого государства нет. Я так понимаю, что главный источник развития этого всего – это климатические колебания. В какой-то момент там стало приятно жить.

Ш. Амиров: Абсолютно. Это в духе Тойнби, это вызов и ответ. Климат создавал определённые предпосылки и бросал вызов людям и люди на него отвечали. При наличии достаточного дождевания они могли заниматься земледелием. При отсутствии достаточного дождевания было две модели: либо уходить вслед за дождём, как правило, это в северном направлении в Месопотамии, либо были примеры, когда люди переходили к кочевому образу жизни. Мы знаем это и в левантийской части Плодородного полумесяца, мы знаем это и на его севере.

М. Родин: Бросали города?

Ш. Амиров: Они просто меняли образ жизни. Если у них комплексное хозяйство, они занимаются земледелием и скотоводством, то просто в какой-то момент более рентабельно становится заниматься скотом. И потом с рубежа IV-III тысячелетия мы знаем великие миграции, которые тоже были спровоцированы климатическими колебаниями.

М. Родин: Как этот климат колебался? Насколько я понимаю, эта периодичность очень подробно восстановлена.

Ш. Амиров: Этой темой сейчас занимается много людей. И археологически она очень хорошо документирована. Археология – очень хороший источник для исследования климатических колебаний. Если люди оседлые, мы можем проследить через их присутствие либо отсутствие и через особенности их материальной культуры, если общество благополучно, то большую часть прибавочного продукта люди могут тратить на непроизводственные цели. Строить храмовые здания, и так далее. Хазна, памятник конца первобытности, который мы копали, очень показательна здесь. Хазна не дожила до цивилизации двести лет, потому что памятник Телль Бейдар, который мы упоминали, находится чуть-чуть в более благоприятных климатических условиях и несколько севернее, чем Хазна. Вот там ровно состоялось становление цивилизации, мы говорим это потому, что у них уже была письменность. А Хазна чуть-чуть недотянула, потому что климат не позволил собирать достаточный урожай. Мы это хорошо документировали нашими раскопками. Во-первых, была невероятно высокая детская смертность в поздних слоях, уже в третьем тысячелетии.

М. Родин: То есть засушливость у них началась.

Ш. Амиров: Да, засуха. Они не получали достаточного количества урожая. Кроме этого, материальная культура просто деградировала. Например, такая престижная вещь, как цилиндрические печати, которые определяют статус владельца. Только в поздних слоях Хазны были цилиндрические печати, сделанные из глины. И полное отсутствие каких бы то ни было импортов. Они замкнулись на себе. И вот это мы отследили: от благополучного времени в IV тысячелетии в одной колонке до гибели поселения в XXVII веке.

А если говорить целиком о климатическом факторе для Месопотамии, то благополучными, очень увлажнёнными, были восьмое тысячелетие, время начала докерамического неолита В, после этого – шестое тысячелетие. Мы знаем это потому, что памятники шестого тысячелетия находятся в той полосе, где сейчас чистая пустыня. А тогда было более увлажнённо. После этого невероятно увлажнённым было четвёртое тысячелетие.

М. Родин: Это расцвет как раз Хазны.

Ш. Амиров: И вот принципиальная вещь, что все цивилизационно важные достижения делались, когда была максимальная гумидность. Неолитическая революция происходит в момент невероятного увлажнения климата, и становление цивилизации происходит в момент невероятно влажного климата. Дальше мы можем продолжать эту линию, там ещё несколько колебаний, даже для первой половины голоцена.

Я хочу сказать и о периодах иссушения. Конец седьмого тысячелетия убил докерамический неолит В, после этого, как я отмечал, первая половина шестого тысячелетия это время хассунской культуры, в Месопотамии была исключительно комфортной, вторая – близка к современной. Это время халафской культуры на севере Месопотамии. А пятое тысячелетие было достаточно аридным. Это время убейдской культуры на севере Месопотамии, предшествующей первым росткам цивилизации. Третье тысячелетие дало высокую аридность. Это было для всей Евразии, наверное, планетарный цикл. И оно спровоцировало значительные миграционные потоки. В частности, с начала третьего тысячелетия на Переднем Востоке распространяются курганные культуры. А это из южнорусских степей. Из Закавказья распространяется куро-араксская культура от Палестины до южного Загроса. Они входили в контакт уже с историческими государствами. Это всё археологически тоже ловится.

М. Родин: То есть засуха, похолодание заставляли людей сниматься с места.

Ш. Амиров: Мы же, когда говорим о Великом переселении народов, имеем ввиду финал Римской империи, но это было далеко не первое и не самое масштабное. Потому что великое переселение, которое определило всю этническую карту современной Евразии, было именно на рубеже четвёртого и третьего тысячелетий. Процесс индоевропейского расселения в южной части Евразии и завершившийся в Индии начался именно в это время.

М. Родин: А вот этот кусок хочется поймать, который вы поймали на Телль Хазне, на своём памятнике. Мы говорим о том, что увлажнённость хороша тем, что много продукта. И общество начинает меняться. Насколько я понимаю, у вас там есть храм, огромные запасы зерна. Расскажите про систему перераспределения, которая рождается.

Ш. Амиров: Это очень важный момент. Хазна вообще очень показательна для становления цивилизации, потому что она не переросла в цивилизацию. Этот формационный этап мы очень хорошо ловим. Мы называем это всё храмовым комплексом, или греческим называнием теменос. Но там целая многофункциональная организация была. Центральным местом всего этого дела была молельная башня. Собственно, один из самых ранних зиккуратов, а может самый ранний, зафиксирован на Хазне. Потому что все южномесопотамские много раз перестраивались, они в основном ко второму тысячелетию относятся. А у нас башня высотой 8 м., она не имеет ступенчатых очертаний, как на юге Месопотамии. Но это молельное сооружение с внутренним помещением, мы его исследовали изнутри. Причём даже консоли, поддерживающие крышу, зафиксировали. Хазна уникальна, она имеет очень хорошую сохранность и позволяет судить не только о фундаментах, а о полноценном виде.

Но другое сооружение, важное в такой же, а может и в большей степени, это общественное зернохранилище. Это ещё одна пирамидальная башня ещё более крупных размеров, чем эта молельная. Они неподалеку друг от друга, метрах в десяти-пятнадцати находились. И вполне может быть, что молельная башня воспроизводила это общественное зернохранилище, как некоторое святое место. Мы там две камеры исследовали и подсчитали количество зерна, которое хранилось. Оно позволяло прокормить порядка ста человек.

М. Родин: Немного. А в какой период времени?

Ш. Амиров: В течение года. Хазна – это храмовое поселение. Для этого времени свойственна трёхступенчатая система соподчинения: протогородские поселения, храмовые центры, как Хазна, и рядовые поселения, которые таксономически находились на более низком уровне. И, на что я хочу обратить внимание, у Хазны, видимо, было три поселения, которые подчинялись её храмовой бюрократии. Вот с этих трёх поселений, и с Хазны, четвёртой, люди собирали зерно. И часть зерна складировали в этом общественном зернохранилище. Но параллельно в помещениях были и отдельные лари явно для зерна, в которых частные общинники держали свои повседневные запасы. Причём, что очень важно, общественное зернохранилище было абсолютно недоступно. Оно находилось за обводной стеной. Туда бесконтрольно попасть никто не мог. Там были службы, которые контролировали раздачу этих рационов.

М. Родин: Но чем не государство, собственно?

Ш. Амиров: Все признаки налицо, кроме одного: нет полноценной письменности. Но мы нашли счётную табличку. Это первые документы Месопотамии. Они известны не только на Хазне. И, к сожалению, она в одном экземпляре была найдена. В связи с этим я хочу сделать такое умозаключение: человечество начало свою письменную историю с цифровой записи информации, и завершила цифровой записью информации о чем, свидетельствуют современные носители. Упомянутая счетная табличка это первая форма фиксации данных. Это глиняная пластинка, на которой точками нанесено, сколько они корзин с зерном туда ссыпали. "Учёт и контроль", как Владимир Ильич Ленин учил нас, это и есть основа цивилизации.

М. Родин: А кроме этой башни и зернохранилищ есть какие-то следы социального расслоения? Условно, к этой башне жмутся домики побольше, например.

Ш. Амиров: Там, безусловно, есть помещения, которые мы интерпретируем как жилые и которые связаны, видно, с управленческой верхушкой этой маленькой общины. Но материально они практически никак неотличимы. А рядовые служащие ютились в маленьких комнатках вдоль стены теменоса. Мы исследовали это не в одном слое, а в развитии, и оно практически в законсервированном виде на протяжении долгого времени существовало.

М. Родин: Это что-то типа монастыря было? Какие-то жрецы жили при храме?

Ш. Амиров: Да. И у меня такое ощущение, что на Хазне были в основном те, кто обслуживал этот храмовый комплекс. А люди светские, крестьяне, жили в этих трёх поселениях по периметру на расстоянии от восьмисот метров до километра. А в качестве городского центра, который мог бы руководить целым рядом такого рода административных центров, как Хазна, два варианта: либо это Чагар-Базар в двадцати километрах к северу от Хазны, либо ещё один, к югу там ещё одно крупное поселение было, но оно не исследовалось археологически. Можно даже предположить, сколько было поселений, подобных Хазне, сколько было административных, сколько рядовых поселений. Десятки храмовых центров, подобных Хазне, должны быть в этой части Хабурской степи. А исследовано археологически было три: Телль Хазна, Телль Кашкашок и Телль Фарес аш-Шарки. Французы копали Телль Фарес, Кашкашок копал наш покойный товарищ Антуан Сулейман, сирийский археолог.

М. Родин: То есть это прямо агломерации уже протогородские.

Ш. Амиров: По сути да. Эта трёх-четырёхступенчатая иерархическая система пришла из южной Месопотамии. Это калька с южномесопотамской культуры. И вообще, северомесопотамская административная протогосударственная система повторяет южномесопотамскую, но отстаёт лет на пятьсот.

М. Родин: Я сейчас реперную точку задам: мы говорим про Телль Хазну, это четвёртое-начало третьего тысячелетия до нашей эры, это за полторы-две тысячи лет до пирамид.

Ш. Амиров: Нет. Самый финал Хазны примерно совпадает с ранними пирамидами в Египте.

М. Родин: А начало?

Ш. Амиров: Начало более раннее, да.

М. Родин: Давайте про следующий этап говорить. Вы всё время говорите, что южная Месопотамия, я так понимаю, в этот период перехватила главенствование. Что там происходило? Как там протогородские поселения превращались в город?

Ш. Амиров: Это очень важная тема. Мы кое-что знаем, но не до конца. Дело в том, что первые оседлые поселения на аллювиях, наносы которых принесли Тигр и Евфрат, и, собственно, эта аллювиальная часть Месопотамии растёт всё время, потому что в современное время по сравнению с четвёртым тысячелетием она ушла на сто километров. То есть идёт война между сушей в виде иловых наносов и Персидским заливом.

В палеолите и докерамическом неолите никаких следов поселений нет.

М. Родин: То есть там просто не было аллювия?

Ш. Амиров: Аллювий был, но он был там, где современный Ур находится, до этого места. И было несколько версий, откуда могли прийти первые поселенцы: либо это Сузиана; либо с севера, из района Аккада, где река Диала, с самаррской культурой связывали; либо Аравийский полуостров. Но, скорее всего, те люди, которые развивали убейдскую культуру на этих аллювиях, пришли из Сузианы. Предформационный этап для убейдской истории, который выделили французские археологи, Убейд-0, ближе всего имеет перекличку с этой частью.

Первоначально они пришли как охотники и рыболовы, их привлекали прибрежные марши-заросли, похожие на те в которых сейчас болотные арабы живут. А потом выяснилось, что на аллювиях можно собирать три урожая, и они стали невероятно богатыми. У них появился большой прибавочный продукт, который они тратили на строительство этих храмовых зданий, о которых мы с вами говорили. В Эриду, например, и в других местах. Система, во главе которой стояли жрецы, существовала в течение всего четвёртого тысячелетия и практически до аккадского времени, когда светское правление становится более главным. Жреческое всегда оставалось очень важным фактором, но приоритеты были перестроены и военные вожди стали более серьёзной силой. А вся ранняя цивилизация построена на вере и системной организации, которую возглавляли религиозные лидеры.

М. Родин: А чем шумерские протогорода отличались от того, о чём мы до этого говорили? Что вдруг там переключилось, что мы их стали называть городами?

Ш. Амиров: У них есть в наличии ровно все признаки. У них есть письменность. Они первые придумали на планете Земля записывать информацию. Сначала числовые таблетки были. Потом они стали фиксировать, кто чего принёс, и так далее. И пиктографическое письмо возникло у них. Вот это и есть цивилизация.

М. Родин: А когда, в каком тысячелетии, в каком месте возникла первая городская цивилизация?

Ш. Амиров: Если абстрагироваться от естественнонаучных данных, С-14, который очень удревняет, это середина четвёртого тысячелетия. Тогда можно уже стопроцентно говорить. А на севере Месопотамии были отдельные города, были, видимо, какие-то переселенческие популяции. В хабурском районе, где мы работали, было два города, синхронных шумерским городам. Это Хамукар и Тель-Брак. Но массово городское строительство пошло уже в третьем тысячелетии. А ещё более массово оно пошло, когда климатический кризис в середине третьего тысячелетия заставил людей переселиться и сгруппироваться в отдельных центрах.

М. Родин: То есть их просто климат сбил вместе.

Ш. Амиров: Да, это был один из важных мотивов. Вторая половина третьего тысячелетия на севере Месопотамии даёт очень высокую концентрацию населения при том, что уменьшается количество поселений.

М. Родин: Если мы говорили про шестое тысячелетие, Айн-Газаль – это две тысячи человек. А здесь сколько максимум?

Ш. Амиров: Это тоже тысячи человек. Так посчитать довольно сложно. Хазна меньше двух гектаров. А эти памятники, уже городские, это десять. Даже Тель-Брак, который англичане систематически копали, ещё с сэра Макса Маллована, с довоенных лет и до последнего времени, до начала гражданской войны в Сирии, вскрыт на очень небольшой площади. Поэтому судить об этом сложно. Но это тысячи человек.

М. Родин: Не десятки тысяч?

Ш. Амиров: Не десятки. И ещё важный момент для формирования городов – это торговля. Почему возникают самые ранние города в Хабурской степи? Они контролировали торговлю, сначала обсидиана. Торговля там была с неолита. А потом металл. Восточная Анатолия давала сырьё. И на торговых путях возникали центры, которые контролировали его перемещение. Везде учёт и контроль – это центральное понятие цивилизации.

Источник: m.vk.com