Про славян и праславян

В изучении этногенеза славян за последние 40 лет произошла настоящая революция, так что основные проблемы сдвинулись глубоко в древность. Давайте посмотрим, что нам известно и что не известно, сдвигаясь от более близких и понятных нам эпох ко всё более далеким.

Мы точно знаем, что головным стременем славянского этногенеза была Пражская культура, культура собственно славян - склавинов, начавшаяся еще в IV веке в болотах Полесья.

V-VI века - это её взрывная экспансия, которая в VII-VIII веках превратилась в заселение славянами Восточноевропейской равнины. Тупиковой ветвью, оставившей мало следов в последующих событиях, была родственная Пражской - Пеньковская культура антов, аналогичной этим двум была Колочинская культура, так же оказавшаяся исторически второстепенной.

Мы с большой долей уверенности знаем, что Пражская культура выросла в своего рода болотном изгнании из Киевской культуры при вкладе таких существенных локальных культур и групп, как Абидня и Заозерье-Узмень, максимально близких к ней из Киевских.

Мы точно знаем, что Киевская культура это первая магистрально славянская культура.

Мы можем изучать не только её инвентарь, но и попытаться заглянуть в её идеологию при помощи выемчатых эмалей, первого направления искусства, которое мы можем связать со славянами.

Дадим слово специалисту:

В первой половине III века, то есть в период активной экспансии готов на территорию Поднепровья и борьбы за отстаивание своих исконных родовых земель, у славян-венетов, или правильнее называть их пока еще пра-славянами, появляется новый богатый убор, состоящий из множества бронзовых украшений с выемчатой эмалью. Он распространяется довольно быстро и широко по всему венетскому ареалу и даже выходит за его пределы.

Некоторые представители соседних племен тоже охотно используют эти яркие предметы, но их находки здесь единичны. Тогда как наибольшая концентрация таких украшений, в виде богатых кладов, сокрытых в минуты опасности, и в меньшей степени – на поселениях, наблюдается в самом сердце венетской прародины – в Среднем Поднепровье и Подесенье. Именно здесь, скорее всего, и возник этот совершенно неповторимый стиль бронзовых украшений, ставший первой визитной карточкой нового этноса. Чтобы отличать его от римской эмали, исследователи предложили название «варварские выемчатые эмали», но перепутать их трудно, поскольку, кроме технологии нанесения разноцветных вставок в выемки на украшениях, общих черт у них практически больше нет. Ну разве что явное преобладание геометрических мотивов в орнаментации.

Все вещи из круга варварских выемчатых эмалей обладают ярко выраженной этнографической спецификой: их морфология (то есть форма, размеры и конструкция) не имеет аналогов ни в предшествующее, ни в последующее время; декоративные композиции, составленные из вставок-выемок преимущественно треугольной, прямоугольной и округлой форм с вариациями, и бронзовых фигурных элементов без вставок, кроме как на украшениях данного стиля, нигде больше не встречаются, они абсолютно оригинальны; структура полного набора украшений, или убор, будь то женский или мужской, впервые формируется именно в данный период, раньше он не был зафиксирован в Восточной Европе, а вот позже получил широкое распространение.

Вообще появление вещей круга варварских выемчатых эмалей в Поднепровье по своему взрывообразному характеру очень напоминает расцвет техники кербшнита и рождение германского звериного стиля на Дунае в середине V века. И там, и здесь мы можем уверенно рассматривать эти явления в ювелирном искусстве, как отражение резкого всплеска этнического самосознания и быть может начало осознанной культурной политики, направленной на консолидацию родов и общин, доселе связанных только кровными и языковыми узами. Рождение национальной идеи, выраженное посредством художественно-мифологического языка и закрепленное в зримых общедоступных образах. Жаль, что раскрыть их содержание мы не можем...

Глядя на эти украшения с эмалью нельзя не обратить внимание на строго выдержанную стилистику, вероятно не лишенную своего рода изобразительных канонов, близких принципам современного конструктивизма: формы и пропорции эмалевых гнезд всегда соответствуют очертаниям морфологических элементов, на которых они размещаются; одна часть этих элементов является конструктивной, другая только имитирует это. Большие размеры предметов странным образом сочетаются со зрительной легкостью, достигаемой благодаря ажурной технике, по виду близкой даже к кружеву.

В царящей повсюду строгой симметрии лишь изредка улавливаются схематические антропоморфные мотивы – фигурки взявшихся за руки людей (?). В основном же это выглядит (с нашей точки зрения), как абстрактная орнаментика, лишенная зримых выразительных образов и тем более, сюжетов. Однако, это отнюдь не означает, что и для древних владельцев все эти изображения не имели смысла и воспринимались как простой узор. Хорошо продуманная композиционная сбалансированность, гармония цветных, гладких металлических и прорезных элементов, дополненных, но не перегруженных, внешними фигуративными отростками, строго выдержанный стиль – говорят об обратном.

За этим, на первый взгляд, абстрактным декором стоит определенная знаковая система, уходящая корнями в религиозно-мифологические представления. Но чтобы прочитать ее, надо быть членом этого древнего коллектива, посвященным в его тайные знания.

Фурасьев А.Г. Великое переселение народов в зеркале памятников ювелирного искусства(великолепная книга, практически обязательная к прочтению).

Мы точно знаем, что Черняховская культура не была славянской в сколько-нибудь весомом смысле этого слова - славяне там были на третьих ролях.

В целом же это провинциально-римская культура Готской периферийной империи.

На её севере черняховцы и киевцы существуют чересполосно, занимая разные экологические ниши, а после разгрома черняховцев гуннами киевцы занимают их место.

Мы точно знаем, что киевская культура сформировалась на основе позднезарубинецких групп I-II вв., которые сочетали упрощенные остатки Зарубинецкой культуры с интенсивными микромиграциями (соотносимыми с рассказом Тацита о венедах) и развитием тех самых выемчатых эмалей. Микромиграционное коловращение и варварские эмали - это два наиболее характерных признака славян на их раннем венедском этапе.

"Венеды переняли многие из их [бастарнов] нравов, ибо ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только не существуют между певкинами и феннами. Однако их скорее можно причислить к германцам, потому что они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, и притом с большой быстротой; всё это отмежевывает их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозке и на коне".

Корнелий Тацит. Германия

Одним из важных консолидирующих факторов, обеспечивавших внутренние контакты жителей различных областей ККИО [Киевской культурно-исторической общности] и, вероятно, способствовавших созданию и функционированию единого информационного пространства, были миграции населения. По археологическим материалам хорошо фиксируются микромиграции различных небольших группировок (общин), протекавшие, как правило, внутри всего общего ареала, крайне редко выходя за его пределы.

Отражением этих процессов служат периодические перегруппировки узколокальных типов памятников, хаотические «выплески» небольших коллективов, оставляющих буквально два-три поселения, в зону обитания соседних локальных групп или на пустующие территории с нестабильным населением, редкие случаи смешения традиций, не приводившие к изменениям в структуре заселенности стабильных микрорегионов (Обломский 1994, с. 53).

По мнению А.М.Обломского, именно подобные микромиграции, которые начались еще в раннеримское (позднезарубинецкое) время, и являлись основной причиной смены или эволюции локальных традиций в различных регионах ККИО, способствовали нивелировке этой исторической общности (Обломский 1991, с. 142-147; Обломский 1994, с. 53; Обломский 1996, с. 29). Они носили чаще всего мирный характер, следов насилия, как правило, не прослеживается. В чем причина и каков механизм этих процессов – сказать сложно, но тот факт, что такие миграции происходят на всем протяжении существования ККИО и почти по всему ее ареалу, говорит о существовании устойчивых внутренних связей населения, о его консолидации в рамках этой общности, о налаженном механизме процессов перемещения таких групп населения и их адаптации к новым условиям. Возможно, за этим кроются особенности хозяйственно-культурного или социально-демографического развития этих коллективов.

Фурасьев А.Г. О роли миграций в этногенезе ранних славян.

Где-то здесь на позднезарубенецком горизонте ведимо сформировалось и этническое самосознание славян, его "я". Внешними наблюдателями это было зафиксировано в виде квалификации их как венедов.

Мы НЕ знаем, каким именно образом были сцеплены в латенизированной (то есть находящейся под влиянием кельтского мира) Зарубинецкой культуре её предполагаемый ведущий и политообразующий этнос - бастарны и те группы, которые с разгромом Зарубинецкой культуры сарматами в I веке станут венедами-славянами.

Но мы знаем, что такая сцепка была, что, скорее всего, праславянские культурные традиции сохранялись внутри Зарубинецкой культуры и с разгромом бастарнов сарматами вышли на поверхность, чтобы никогда уже не исчезнуть.

Один из наиболее последовательных защитников идеи о бастарнском характере Зарубинецкой культуры В.Е. Еременко, тем не менее констатирует:

"Несмотря на частую смену культур, какое-то местное, пусть и немногочисленное население существовало на Полесье и в Поднепровье начиная со скифского времени и вплоть до эпохи исторических славян. При появлении мощных центров влияния (Скифия, зарубинецкая культура, Сарматия, "Готское королевство") это местное население включалось в новые культуры, вплоть до полной потери культурного своеобразия, а в периоды отсутствия таких центров вновь появлялось в виде достаточно аморфных, невыразительных, а потому археологически трудноуловимых групп памятников...

Погребальный обряд постзарубинецких памятников киевского типа обнаруживает сходство не с классическим зарубинецким, а с милоградским".

Еременко В.Е. Новые перспективы исследования планиграфии и топохронологии могильников раннего железного века (по материалам зарубинецких могильников Чаплин и Велемичи I)

В той же статье автор обращает внимание на тот часто забываемый факт, что основной единицей самосознания в эту эпоху были не этнос и культура, а род и обращает внимание на признаки, указывающие, что сохраняя родовое сознание представители той или иной группы могли менять культурный облик - зарубинцы усваивать вельбаркские культурные черты, милоградцы - зарубинецкие, однако преемственность поколений и родового сознания сохранялась.

Но вот дальше начинаются сплошные НЕ и НО, до того момента, как мы упираемся в культуру Шнуровой керамики (другое название - "боевых топоров"), население которой точно было предком славян и балтов, что доказывается палеогенетическими исследованиями дающими на ее погребениях y-хромосому R1a. Это были лесные индоевропейцы, составившие субстрат почти всех этногенетических процессов Восточной Европы. Понятно, что они еще не слаяне, но так же понятно, что они - уже предки славян.

И вот теперь главная проблема - реконструкция стадий между понятными нам шнуровиками и понятными нам постзарубинцами. А это без малого 2000 лет, между моментом, когда около 1800 года до н.э. закончилась культура шнуровой керамики и 200 годом, когда мы можем достоверно нащупать постзарубинцев и раннекиевцев-венедов.

Первая промежуточная стадия более менее понятна - Тшинецко-комаровская культура, которая прямо вытекает из шнуровой.

А вот вторая стадия - капитальный разрыв.

Первый вариант, - в сторону славян ведут Лужицкая и Поморская культуры, связанные с культурной общностью Полей погребальных урн.

На этом варианте уже построено множество теорий и реконструкций. Предполагается, что представители этих культур слились, добавили часть протогерманцев-ясторфцев, пришли на Восток и основали Зарубинецкую культуру, подчинив представителей Милоградской культуры, относимой при таком раскладе к балтам.

Это очень престижный вариант, так как эти культуры гораздо богаче, более развиты. Их можно считать венедами, родственниками древних венетов.

Проблема соотношения Восточной Европы и венетов Адриатики и Галлии, не говоря уж о следах этой группы в Малой Азии и по Средиземноморью достаточно сложна. Огромную информацию на эту тему собрал А.Г. Кузьмин, считавший несомненным не только родство, но и прямые исторические связи этих венетских групп между собой, одним из зафиксированных историей проявлений которых был Янтарный путь.

Трудно сомневаться в том, что "венеды-венеты" это этноним (а не результат переноса имени торговцами янтарем с Адриатики на Балтику, как парадоксально предположил М.Б. Щукин). Широко разбросанный по всей Европе этноним, и связан он с определенной группой, некогда утратившей своё единство.

Можно отметить и тот факт, что культурный облик этой общности имеет выразительные черты, отличающие её от лесных индоевропейцев, да пожалуй и европейцев вообще. Лицевые урны, наиболее характерная черта Поморской культуры, буквально вопиют о её связях с Малой Азии, подтверждая старинные предания о связях венетов с Троянской войной, Антеноре, а с другой стороны - данные этногеографии.

Однако отсюда следует, что Поморская культура никак не могла быть "славянской" в сколько-нибудь точном смысле. Не имела она, по всей видимости, и строго индоевропейского облика.

Последний был более характерен для Лужицкой культуры. Об этом говорят и генетические исследования, обнаруживающие у лужичан группу R1a.

Однако тут мы имеем дело со следующим парадоксом - культура Подклешевых погребений, вроде бы синтезирующая наследие поморской и лужицкой культур оказывается на порядок беднее и примитивней каждой из них по отдельности. Безусловно можно видеть в ней венедскую или первую достоверно славянскую культуру, как это делал В.В. Седов в своем обширном труде "Славяне", но невозможно не отметить в ней очевидного регресса.

Избежать этого недоумения отчасти позволяет исследование С.П. Пачковой "Зарубинецкая культура и латенизированные культуры Европы", показавшей на основании детального исследования зарубинецкой керамики, что Поморская культура влияла на Зарубинецкую напрямую, а не через свой подклешевый вариант.

Поморские племена и их культура были одной из составляющих зарубинецких племен и их культуры. Зарубинецкая культура представляет новое и своеобразное явление не только по сравнению с предшествующими культурами, но и синхронными культурами Юго-Восточной Европы. - подчеркивает исследовательница.

Какие процессы привели к латенизации Зарубинецкой культуры? М.Б. Щукин в своем замечательном труде "На рубеже эр"и его ученик В.Е.Еременко в работе "Кельтская вуаль" и статьях связывают эту латенизацию с отождествлением основного этнического массива зарубинецкой культуры с известным из источников племенем бастарнов, игравшем большую роль в Европе на переломе кельтской и римской эпох.

Для отождествления зарубинцев с Бастарнами К.В. Каспарова, указала, а М.Б. Щукин развил весьма убедительный аргумент - распространение широко представленной в зарубинецких памятниках фибулах с треугольным щитком преимущественно в том регионе, который был объектом походов бастарнов, приглашенных македонскими царями на Балканы в 170-160-е годы.

Если учесть что по подсчетам Еременко в дальние походы могла уходить подавляющая часть племени (по его подсчетам зарубинецкие бастарные не могли выставить для войны более чем 5 000 мужей), то более чем вероятна походная "латенизация", усвоение передовой и модной культуры находящейся в походе частью племени.

Другим источником латенизации Зарубинецкой культуры считается влияние германской Ясторфской культуры. Щукин и Еременко полагали, что Зарубинецкая культура была принесена на свою территорию уже в готовом виде мигрантами-завоевателями, носителями Ясторфской культуры, в то время как местное население не участвовало в её формировании, будучи в лучшем случае в роли "субстрата".

Однако при более тщательных исследованиях (Пачкова, Дробушевский: "Зарубинецкая культура и культура Ясторф") ясторфский компонент Зарубинецкой культуры снова всё больше оказывается под вопросом, латенизация похоже не шла об руку с германизацией и германские компоненты Зарубинецкой культуры оказываются довольно поздними...

Ни о каком сложении Зарубинецкой культуры в рамках Ясторфской и принесении её в готовом виде говорить просто не приходится. Если поморские элементы при сложении Зарубинецкой культуры очевидны, то Ясторфские, с каждой проработкой археологического материала, становятся исчезающе малы. Поскольку у другой культуры относимой к бастарнам - Поянешти-Лукашевской её ясторфские связи очевидны, то это вынуждает по новому поставить бастарнскую проблему.

Если аргументация М.Б. Щукина по соответствию археологических явлений Зарубинецкой культуры и исторических явлений, зафиксированных в письменных памятниках, говорящих о бастарнах, остается в силе (аргумент от от "треугольных щитков" не поколеблен), то очевидно, что Зарубинецкую культуру справедливо называть скорее бастарнизированной, нежели бастарнской.

В конечном счете, мы не знаем на каком языке говорили зарубинцы и как себя называли. Мы знаем, как их называла античная часть внешнего мира - "бастарны". Это могло значить, к примеру, что зарубинцы принимали участие в совместных с бастарнами походах, выступали как единое целое.

Это косвенно подтверждают и подсчеты мобилизационного потенциала сделанные Еременко. Если зарубинцы-поянештцы, то есть обе потенциально бастарнские группировки, могли выставить лишь 5 тысяч воинов, то это была, конечно, лишь незначительная в масштабах эпохи сила. Чтобы выступать на исторической арене и совершать дальние походы, оставить по себе память, бастарнам приходилось выступать во главе значительной племенной группировки, вероятно превышавшей масштабом даже сумму Зарубинской и Поянештской общности. и не случайно часть фибудл с треугольным щитком находится в балтских землях северней зарубинецкого ареала. Вероятно и их представители тоже принимали участие в этих походах и назывались бастарнами.

Зарубинецкая общность, вполне могла называть сама себя "венеды" и при этом выступать для внешнего мира в качестве бастарнов, интегрировать признаки культурного койне кельтского мира и привозить вещи, влияния и новых членов из дальних походов. Выводить из бастарнизации Зарубинецкой культуры её деславянизацию, тем более - германизацию, кажущуюся всё более призрачной, нет никаких оснований.

Другое дело, что с наследием Зарубинецкой культуры в славянстве по прежнему невозможно обойти аргумент М.Б. Щукина о бросающемся в глаза культурном разрыве - Зарубинецкая культура мисочная и фибульная, аутентично славянские Киевская и Пражская - горшечные и безфибульные, слишком велик культурный регресс (хотя такие регрессивные явления в культуре вполне возможны и в них нет ничего совсем уж удивительного).

Однако, по всей видимости, выраженность в постзарубинецких культурах горшечно-безфибульного компонента связан с тем, что Зарубинецкая культура складывалась из синтеза (непонятно насколько добровольного) Поморской и Милоградской культур и латенизации подвергался прежде всего её Поморский элемент, в то время как милоградцы сохранили свою культурную память.

Другой наследник Тшинецкой культуры - это Милоградская культура, расположенная между Киевом и Минском и связываемая с геродотовыми неврами.

Милоградцы-невры занимались земледелием, находясь в определенной зависимости от скифов. Затем милоградцы были, очевидно, подчинены поморцами и включены в Зарубинецкую культуру, однако на постзарубинецких памятниках снова проглядывают черты милоградских погребальных ритуалов.

В этом случае ситуация выглядела бы так милоградцы-нервы как балто-праславяне (понятно, что славяне исходно были одной из балтских общностей), сперва входившие в скифский мир, завоеваны поморцами, рассматриваемыми внешним миром как бастарны (но, не исключено, называющими самих себя "венедами"), приняли их политическое и культурное лидерство до тех пор, пока бастарнов не разгромили сарматы, после чего обустроившие свою жизнь без них (и переварив их).

Допустимо предположить, что для поморцев-зарубинцев характерно имя и самосознание венедов. Однако по мере отхода от зарубинецких традиций, наследия и самосознания и движения навстречу к новому типу культуры через Киевский и Пражский вариант происходил и отказ от имени "венеды".

В качестве смелой гипотезы можно допустить, что именем "венеды" описывалось в протославянской общности сложное и неоднозначное поморское наследие, дистанцирование от которого и порождение новой весьма аскетичной лесостепной "горшечной" культуры, наследующей милоградской традиции, и породило имя "славяне".

Мы не обнаруживаем в письменных памятниках никаких следов утверждения самими славянами своего "венедства". Во всех случаях, когда у Тацита, Иордана, в имени готского короля - Винитарий, мы встречаемся с именем "венет-венед" перед нами экзоэтноним. Вполне вероятно, что отношение постмилоградского населения к этому имени и наследию несмотря на зарубинецкую, постзарубинецкую и киевскую стадии было проблематичным. И получив возможность называть самих себя они назвались не венедами, а "славянами" или "словенами".

Крайне любопытный момент всей этой истории, - это "изгнание славян-склавинов" в Полесье, в IV веке, когда определенная группа отделяется от киевской культуры, загоняется в самый дальний и глухой угол, где у неё остается культура с самым минимумом элементов, а потом эта группа - носительница Пражской культуры дает таких масштабов демографический взрыв, что в короткий срок покрывает больше половины Европы, где жили сотни разных племен и групп. Собственно благодаря тому взрыву Европа до сих пор славянская - самая крупная языковая группа Европы.

При этом славяне-склавины долгие столетия сохраняли явное пренебрежение к роскошному варварскому стилю, который был культурным койне эпохи великого переселения народов, просто одевались, носили простые украшения, имели элементарную материальную культуру.

А.Г. Фурасьев даёт весьма яркую картину словенского "исхода в болота" и выработавшегося в ходе этого исхода особого аскетизма.

Обстоятельства, которые привели к славянскому расколу, к отделению склавинов от антов и венетов, весьма туманны, и судя по всему, трагичны. Выше мы высказали предположение, что одной из причин могло стать неприятие частью народа решения о военном союзе с гуннами. Нельзя исключать и каких-то других оснований, вплоть до личных или семейных распрей, междоусобиц, религиозных разногласий, родовых проклятий и т.п. Данные археологии прямо указывают на серьезный и непримиримый раскол, который привел к уходу, а вполне возможно, что и к изгнанию, очень незначительной части населения.

Первые самые ранние поселения пражской культуры, то есть склавинов, возникают примерно в последней трети IV века в наиболее глухих и труднодоступных (даже сегодня) уголках Припятского Полесья, на островках среди обширных заболоченных пространств. На протяжении нескольких столетий до этого, в период II – середины IV веков, в этих районах вообще не было никакого постоянного населения, здесь ни найдено ни одного археологического памятника этого времени, да и древних поселений склавинов здесь известно пока всего лишь три-четыре. Это небольшие поселки из пяти-шести домов каждый, с весьма скудными остатками материальной культуры, в которых с трудом угадывается даже тот хозяйственно-бытовой минимум, который присущ большинству рядовых памятников киевской или колочинской культур. Что могло заставить какую-то совсем небольшую часть венетских семей или родов оторваться от соплеменников и уйти в добровольное (или нет?) изгнание в болотистый пустующий край, даже и догадаться сложно. Загадка. Но это случилось.

То, что эти переселенцы оказались в полной изоляции посреди туманов и болот Припяти, вполне понятно. То, что они составляли жалкое меньшинство, по сравнению с родственным многочисленным населением всего Поднепровья и Подесенья, тоже очевидно. То, что им удалось выжить в этих условиях, – неоспоримый факт, вытекающий из дальнейшего хода истории. Но как объяснить, что в течение каких-то 70 – 80 лет это племя разрастается настолько, что быстро занимает огромные по протяженности территории, продвигаясь на запад и даже вытесняя кое-где местное население. Если в начале V в. пражская культура – это несколько деревень в Полесье, численность всего населения которых не превышает, очевидно, полутора-двух тысяч человек, то спустя столетие, в начале VI в., когда склавинов застает Прокопий, область их обитания достигает уже западных склонов Карпат, среднего течения Вислы и Эльбы. Еще через 15-20 лет они выйдут к берегам Балтики на севере и Дуная на юге, и византийские политики назовут славян (и склавинов, и антов) опасным и наиболее многочисленным врагом империи. Этот неожиданный демографический взрыв, последовавший за вынужденной изоляцией, и стремительная колонизация значительной части Центральной Европы – одна из самых больших загадок древней славянской истории и яркая страница Великого переселения народов...

Хотя венеты и были, как сообщают нам древние историки, общими предками двух или трех славянских народов раннесредневековой поры, в том числе и склавинов, последние не усвоили любовь своих собратьев ни к восточногерманским, ни к византийским украшениям. Но все же есть одно определенное направление в ювелирном ремесле, которое можно связать со склавинами VI-VII вв. и назвать их отличительной этнографической особенностью. Искусством его назвать, пожалуй, нельзя, но описать его в общих чертах и, главное, дать ему историческую характеристику – необходимо.

Противостояние склавинов и антов, обострившееся в период дунайских походов, когда Византия умело использовала этнокультурные противоречия внутри славянского мира в своих интересах, как мы помним, уходит своими корнями во времена зарождения собственно склавинов, изолированных во второй половине IV в. в полесской глуши. Спустя полтора столетия два племени сравнялись по своей численности и политическому весу, но разделили сферы влияния и не утратили соперничества и даже вражды по отношению друг к другу. Вероятно, конфликт, который привел к первоначальному расколу раннеславянского единства, так и не был урегулирован с годами и вылился затем в события, положившие начало собственно русской истории в период Великой славянской (точнее, склавинской) колонизации Русской равнины во второй половине VII – VIII веках. Но это история уже совсем другая.

А пока что выскажем предположение, что если за широким распространением восточно-германской моды на пальчатые фибулы и другие украшения стоял своего рода культурно-исторический и эпический «манифест», объединивший многие варварские народы во второй половине V и в VI веках, то склавины, в отличие от антов, его подчеркнуто не разделяли...

Фурасьев А.Г. Великое переселение народов в зеркале памятников ювелирного искусства.

Фурасьев описывает чрезвычайно технологичную массовую практику нашивки славянами-склавинами на свои одежды мелких металлических пластинок, в которых трудно не увидеть ту же чрезвычайную утилитарность, аскетизм, простоту, техничность, что и в прочих элементах славянской культуры пражской эпохи.

И еще один культурный прорыв склавинов лежал в сугубо утилитарной сфере - печь-каменка в доме-полуземлянке ппозволяла лучше протопить помещение, лучше перенести суровую зиму, сберечь жизнь большего числа детей. Так что и эта инновация работала на демографический взрыв.

Я бы даже высказал гипотезу, что этот аскетизм как-то связан с исключительно быстрым демографическим взрывом, то есть возможно любые лишние ресурсы славяне вкладывали в дополнительных детей, а потому воздерживались от накопления. Но это гипотеза, которую еще и непонятно как проверишь в условиях неразвитости палеодемографии и того, что трупосожжения не дают возможности подсчитать детскую смертость, доживаемость и прочее...

Но самый образ немногочисленной части племени, которая уходит от остальных, вырабатывает новые пуританские правила, возможно - новую религиозную систему (в языческих рамках, понятное дело), а потом возвращается со страшным демографическим взрывом - это всё хоть пока и произвольная, но очень соблазнительная гипотеза.

Особенно если вспомнить последующую склавино-антскую войну конца 7 века. Анты, оставившие Пеньковскую культуру с её многочисленными кладами, были той часть большой славянской общности которая известной роскоши и варварского стиля не чуждалась, жила в поистине евразийском симбиозе с кочевниками-тюрками, накапливала драгоценности - вспомним знаменитый Мартыновский клад.

И вот в какой-то момент склавины вместе с аварами попросту на них напали и уничтожили, заселили их территорию и ассимилировали. См. статью А.М. Обломского Структура населения лесостепного Поднепровья в VII в.н.э.

И не было ли это реваншем за то прежнее изгнание?

***

Перечень других текстов в рамках этого проекта:

http://100knig.com/russkie-i-velikoe-proisxozhdenie-narodov/ - когда появилась русская нация

Куда уплывают "гребцы". К вопросу о происхождении имени "Русь" - https://zen.yandex.ru/…/kuda-uplyvaiut-grebcy-o-spornoi-eti…

http://100knig.com/byl-li-velikorusskij-paxar-zhertvoj-kli…/ - справедлива ли теория климатического стресса, породившего "русский деспотизм".

https://www.facebook.com/holmogorov.egor/posts/10217767801812287 - о том, что Самодержавие было результатом поиска многоукладной устойчивости русской экономической системы.

https://zen.yandex.ru/…/jelane-byt-gotom-i-sudba-slavianstv… - о том как славяне мечтали стать провинциально-римским сообществом, стали им, но это их не сгубило.

https://www.facebook.com/holmogorov.egor/posts/10217841156086098 - о том что Русь не столько приняла Православие, сколько родилась одновременно с православием

https://www.facebook.com/holmogorov.egor/posts/10217841395572085 - Какую роль сыграла воображаемая Византия в русской культуры

***

Этот текст является очередным в серии текстов-заметок возникающих в ходе работы над "Кратким очерком истории русской нации", работа над которым ведется методом шапксбора (известного так ж как "краудфандинг"). Поучаствовать можно одним из следующих способов.

Карта: 4276 3800 5886 3064
Яндекс-деньги: 41001239154037
Paypal: holmogorow@yandex.ru

Источник: zen.yandex.ru