Труд: «На мне поставили крест после пятого полета…»

Разговор с мировым рекордсменом по продолжительности работы в космосе Геннадием Падалкой

Геннадий Иванович Падалка — единственный человек на Земле, который жил и работал вне нашей планеты почти 2,5 года. Если точно, 878 суток, 11 часов и 29 минут за пять полетов. Не превзойденный мировой рекорд — столько времени не работал в звездном океане ни один из остальных 553 землян, летавших в космос. 21 июня ему исполнится 60. Но разговор наш накануне даты получился начисто лишенным юбилейного пафоса.

Профессионал высочайшего класса, человек твердых принципов, открытый и искренний, Геннадий Иванович готов был продолжать полеты, преодолеть и 1000-суточный рубеж пребывания на околоземной орбите (что так важно в свете будущих дальних космических миссий). Но космических начальников в Центре подготовки давно раздражала прямота и принципиальность Падалки, а их реакция была такой оскорбительной, что Геннадий Иванович подал заявление об уходе из отряда космонавтов. Руководители Роскосмоса проявили при этом олимпийское спокойствие — «эффективным менеджерам» бесценные кадры оказались не нужны...

Используются технологии 80-х годов

Визитной карточкой пилотируемых полетов является работа наших экипажей на российском сегменте Международной космической станции (МКС). Геннадий Иванович работал и на МКС (4 раза), и на предыдущей отечественной орбитальной станции «Мир». Спрашиваю, является ли наш нынешний космический сегмент шагом вперед по космическим технологиям, бытовым условиям, если сравнивать с «Миром»?

— На мой взгляд, это пока не так, — отвечает Падалка. — Российский сегмент собран только наполовину. И дело застопорилось. Из года в год продолжаются серьезные пробуксовки. Между прочим, полная конфигурация российского сегмента ожидалась еще в 2010 году. Но даже сегодня трудно сказать, когда завершатся работы...

Что касается «Мира», то он был апогеем нашей пилотируемой космической индустрии. Советский Союз обладал в лучшие годы колоссальным космическим промышленным комплексом. Достаточно сказать, что осуществлял одновременно два сложных и масштабных проекта, создавая авиационно-космическую систему «Буран-Энергия» и новую орбитальную станцию (хотя окончательную сборку ее закончили в середине 90-х).

«Мир» состоял из шести модулей: «Квант-1», «Квант-2», Кристалл«, «Природа», «Спектр» и «Базовый блок». Общий объём — порядка 400 куб. метров, масса 125 тонн. Сравним с сегодняшним днем. Масса российского сегмента МКС — всего 55 тонн при объёме 200 кубометров. Это в два раза меньше, чем было на «Мире». Замечу также, что масса всей МКС — 420 тонн при общем объёме в 920 «кубов». Примерно соответствует объёму 13 типовых однокомнатных квартир. Но из них только три наши...

Наука на «Мире», продолжает мой собеседник, была представлена в пяти(!) специализированных модулях. Какое там было замечательное техническое оснащение! Многочисленное астрофизическое оборудование, инкубаторы и оранжереи для биологических экспериментов, несколько видов печей для плавки кристаллов. Также камеры горения и аппаратура, позволяющая изучать различные жидкости в невесомости. Большую отдачу удавалось получать от использования спектральной фотоаппаратуры для проведения дистанционного зондирования Земли. А еще на борту были лазерные сканирующие дальномеры для изучения и анализа свойств атмосферы, оборудование для наблюдений за земной поверхностью в разных длинах волн, аппаратура для медицинских исследований... Перечислять можно бесконечно.

— А сейчас на российском сегменте МКС нет ничего принципиально нового, — сокрушается космонавт. — По сути, те же технологии 80-х годов, которые были на «Мире». С нами на этой станции работали многие европейские астронавты: немцы, французы, итальянцы, австрийцы, голландцы... Совместная работа с американцами по программе «Мир — Шаттл» помогла завершить окончательную сборку станции, укрепила доверие между странами и стала прологом к взаимовыгодному техническому сотрудничеству на МКС.

На «Мире» использовались многие новые для того времени технологические и технические решения. Но такой новаторский подход не характерен для нашего сегмента на МКС. А в чем-то даже отступаем. Например, у нас на «Мире» были хорошие гиродины — силовые гироскопы для ориентации и стабилизации станции. Сейчас подобные, но только более мощные механизмы, используемые на МКС, установлены на американском сегменте.

По уровню комфорта у нас сделан шаг назад

У наших космонавтов бытовые условия на МКС намного хуже, чем были на «Мире», где жилого объема на каждого члена экипажа приходилось в несколько раз больше. На российском сегменте МКС в виду незаконченной сборки экипаж вынужден жить и работать только в одном служебном модуле «Звезда». На «Мире», напомним, их было 6. И это очень существенно.

Сегодня спальные места, прием пищи, туалет, спортзал (беговая дорожка и велоэргометр), проведение большинства научных экспериментов — все в одном модуле. Здесь же размещен и комплекс систем жизнеобеспечения экипажа, и управление другими системами российского сегмента. У партнеров значительно больше жилого объема. У них мы арендовали одно спальное место, когда российский экипаж летал в составе трех человек.

К российскому сегменту до сих пор не пристыкованы самые нужные и перспективные наши модули — «Наука», или МЛМ (многоцелевой лабораторный), НЭМ (научно-энергетический) и «Причал», или УМ (узловой). Они должны составить основу отечественной пилотируемой станции после завершения проекта МКС. Но, откровенно говоря, нет уверенности, что они вообще будут запущены к российскому сегменту.

Первоначально «Науку» намечали запустить в 2007-м. Потом назвали новый срок — 2011-й. Наконец, пристыковать модуль запланировали в 2014-м. Но пробуксовки продолжались. В 2015 году во время моего полёта на МКС премьер-министр Медведев, находившийся на космодроме Восточный, связался по прямой линии с экипажем. В беседе с председателем правительства я поднял вопрос о модуле МЛМ, срывы запуска которого ведут к серьезному отставанию окончательной сборки российского сегмента Международной космической станции. Премьер-министр обещал разобраться в сложившейся ситуации. Но и его большой административный ресурс не помог в этих обстоятельствах.

Позднее старт МЛМ был перенесён на 2017 год, потом — на 2018-й... Но, на мой взгляд, полетит модуль не скоро. Либо совсем не стартует по ряду технических причин. Корпус его, как дублирующий модуль ФГБ-2, строился в середине 90-х по контракту с американской стороной. Позднее был адаптирован под научную «начинку» МЛМ и ряд систем жизнеобеспечения. На некоторые узлы, агрегаты и частично на корпус модуля уже вышли или выходят в ближайшее время ресурсы. Это требует ряд работ по продлению и сертификации...

А без перспективных модулей ситуация на нашем сегменте совсем не веселая. Без научно-энергетического с его мощными солнечными батареями почти половину всей необходимой электроэнергии мы получаем от партнёров. Для круглосуточного контроля (телеметрии) и управления системами нашего сегмента (без перерывов на глухие витки) и голосовой связи с экипажем россияне используют средства связи партнёров. Частично на российский сегмент работают и системы партнёров по обеспечению жизнедеятельности экипажа. Все оборудование для психологической поддержки — мобильная телефонная связь, видео конференции с семьями, интернет — обеспечивается средствами партнёров. Элементная база станционной компьютерной сети практически вся не наша...

Но есть и у россиян свои весомые плюсы. Например, только на нашем сегменте имеются двигатели, используемые для разгрузки американских гиродинов. И пока только мы доставляем с Земли экипажи на МКС. Впрочем, и не специалисту понятно: в этом космическом проекте страны зависимы друг от друга. Но надо честно признать, что в целом баланс взаимозависимости здесь не в нашу пользу.

— Конечно, российский вклад в создание МКС огромен, — подчеркивает Падалка. — Начало всему проекту положили два созданных в России модуля «Заря» и «Звезда». Мы спасли проект МКС после катастрофы «Колумбии» и гибели астронавтов в 2003-м. Шаттлы не летали в течение 2,5 лет, и все снабжение станции, доставка экипажей, поддержание (коррекция) орбиты осуществлялись за счет наших «Прогрессов» и «Союзов». И сейчас американцы, европейцы, японцы прилетают на МКС, возвращаются на Землю на наших кораблях. Хотя нынче, на мой взгляд, это не повод для гордости. Пока мы работаем «извозчиками», расходуя финансовые, людские и технические ресурсы, наши партнеры создали три новых пилотируемых корабля и готовы к их испытаниям.

МКС прекрасный пример международного сотрудничества в космосе. Уровень кооперации и техническая взаимозависимость таковы, что если разделить (расстыковать) сегменты, то, по словам Падалки, ни мы, ни партнёры летать не смогут без технического дооснащения комплексов и огромных финансовых затрат. Россия — нужный, уважаемый и надежный партнер на МКС. И это не смогут отрицать даже противники сотрудничества в космосе.

Почему мы отстаем в космической сфере

По многим позициям Россия все серьезнее уступает США и даже Китаю, который в последние годы демонстрирует здесь впечатляющие успехи. Почему Россия затормозила на космическом пути, который именно наша страна открыла запуском первого искусственного спутника Земли и полетом на околоземную орбиту первого в мире космонавта?

— Наше отставание действительно нарастает, и это не только очень обидно, но и ощутимо сказывается на техническом прогрессе в стране, — замечает космонавт. — Когда находишься на борту МКС, особенно отчетливо видишь, как отличается наш сегмент от других модулей. У нас, как уже говорил, использованы в основном технологии начала-середины 80-х годов. А комплекс партнёров создан на новейших технических решениях с элементами современной робототехники и компьютерных технологий. Совсем иная, чем у нас, архитектура построения отсеков и отдельных систем. Американцы, даже участвуя в программе «Мир-Шаттл» в девяностые годы, ничего не скопировали в техническом плане с советских орбитальных станций «Салют» и «Мир». Их не интересовали технические вопросы. В основном занимались научными исследованиями. А главное — получили на нашей станции опыт длительного пребывания человека в космосе. Эти исследования американцы продолжают, а в техническом плане пошли дальше, не повторяя наши разработки.

Падалка убежден: подмена объективного анализа громкими пропагандистскими кампаниями дезориентирует и общественность, и руководителей страны.

— С удивлением прочитал на сайте Роскосмоса, что мы являемся лидерами по космическим системам жизнеобеспечения. Не понимаю, с подачи каких советников и консультантов появилась эта информация, но в реальности как раз по системам жизнеобеспечения у нас наибольший провал и отставание. Например, наши зарубежные партнёры создали и испытали замкнутый водяной контур, включив в него ряд регенерационных систем. И с 2009-го практически не доставляют на орбиту воду, получая ее из атмосферы станции и урины (мочи). Используется эта вода для разных целей — и для питья, и для санитарно-гигиенических потребностей, и для генератора кислорода. Но и это не все. Партнеры используют для получения воды также углекислый газ и водород, которые на российском сегменте просто выбрасываются в космос как отходы. Да, это действительно уникальная система. Она испытывается и дорабатывается уже целое десятилетие. И что важно подчеркнуть: без подобного контура невозможно создать на начальном этапе ни лунную, ни марсианскую базу. Да и длительный полет к Марсу осуществить не удастся...

В последние 15-20 лет мы растеряли весь свой опыт в создании подобных систем. Такого контура у нас нет. На «Мире» имелись аналогичные системы, включая регенерацию воды из урины. Некоторые системы были объединены между собой. Но создали контур по типу замкнутого гидрологического цикла наши партнеры по МКС.

Падалку чрезвычайно беспокоит, что у нас не только используются технологии 80-х годов, но и сама концепция построения отдельных систем и отсеков орбитальной станции устарела.

Серьёзное отставание в робототехнике. Коллеги используют мобильные и относительно быстро демонтируемые переносимые стойки-модули. На них размещены служебные системы и научная аппаратура. Поставить такую стойку можно практически в любом отсеке. Везде для стоек есть стандартные панели с электропитанием, телеметрией, термостатированием, вакуумированием. Это не только мобильность, но и живучесть комплекса при серьезных нештатных ситуациях. Например, в случае разгерметизации, пожара, при необходимости изоляции отсека станции. Всегда есть возможность перенести и развернуть жизненно важные для экипажа системы в другие отсеки.

А все наши системы установлены стационарно с привязкой к конкретному месту. Это мешает и расширению научных исследований, экспериментов. Их просто не на чем проводить на российском сегменте. Нет специализированных научных модулей, как на «Мире», и нет возможности быстро менять, модернизировать научную аппаратуру под новые исследования и задачи.

Чтобы участвовать на равных с нашими партнёрами в лунном и марсианском проектах, необходимо вывести пилотируемую составляющую космической отрасли из анабиоза, совершить революцию в области космических технологий, проектирования и создания пилотируемых объектов. Сегодня мы уже далеко не лидеры. В нашей Федеральной космической программе на 2016-2025 марсианской программы нет совсем, а лунная сдвинулась вправо, ближе к 2030-му.

— Что нужно сделать для подъема ракетно-космической отрасли? — задает вопрос Падалка. — Не только увеличить финансирование, найти компетентных руководителей, создать привлекательные условия для частных компаний, но и привлечь в космонавтику новое поколение космических романтиков и мечтателей. Как это удалось сделать Илону Маску. Его фантастические проекты и мечты объединяют, увлекают энтузиастов. Нам нужны свои Маски. Нам не хватает современных Королевых, Глушко и их замечательных команд профессионалов. Очень нужны молодые и одаренные специалисты с новыми идеями и проектами.

Отношусь с большим уважением к ветеранам, но люди, которые на протяжении последних 50 лет были настроены на корабль «Союз», принципиального ничего нового не создадут. «Союз» один из самых надежных и простых кораблей в мире, но, к сожалению, на сегодняшний день это качественное изделие вчерашнего дня. Все последние модификации корабля касались только модернизации электронно-элементной базы и софта, связанного с системой управления движением и баллистикой. Минимум изменений в конструкции и компоновке, тесные и малые по объёму отсеки. Экипаж — не более 3-х человек. Автономный полет — несколько суток. Небольшой вес возвращаемого полезного груза...

Закрытие пилотируемой космонавтики было бы серьезнейшей исторической ошибкой

А нужна ли вообще на нынешнем этапе пилотируемая космонавтика? Этот вопрос нынче активно обсуждается на интернет-форумах, среди специалистов. Мол, все задачи могут быть решены с помощью автоматов дешевле и надежнее. Некоторые разработчики автоматических космических аппаратов даже предлагали ввести мораторий на пилотируемые полеты, отложить их на время, утверждая, что они бесперспективны. Есть ли резоны в этих рассуждениях?

По мнению Падалки, причина «наезда» на пилотируемую космонавтику понятна: финансирования на все не хватает. Но если будет закрыт пилотируемый космос, это станет серьезнейшей непоправимой исторической ошибкой. Нынешние темпы развития новых технологий таковы, что год простоя в пилотируемой космонавтике может привести к отставанию на десятилетие. Спустя очень короткое время мы потеряем навыки и опыт, разучимся создавать пилотируемые корабли, летать на них и управлять ими. Разучимся жить в космосе, обслуживать космические станции и проводить на них научные исследования. И тогда Россия окажется далеко на обочине прогресса, мирового развития. Допустить этого ни в коем случае нельзя.

Реализуя сложные и амбициозные пилотируемые космические программы, государство делает инвестиции в будущее. Вкладывает в производственный потенциал ракетно-космических предприятий, создаёт научно-технические кадры, вдохновляет молодёжь к получению инженерных профессий. Это важные перспективы не только космонавтики, но и всего государства, стремящегося к технологическому лидерству. Вложенные сегодня средства на освоение Луны и Марса, полет и высадка на них не только создадут технологическую базу, которая через несколько десятилетий может стать основой нашего эффективного участия в международном сотрудничестве, но и продемонстрируют научный и промышленный потенциал страны, качество и надежность космической техники. На имидж страны это работает намного эффективнее, чем макеты на ежегодных аэрокосмических выставках.

Луна в густом тумане

Для освоения Луны, убежден Падалка, должны быть не только общие слова в перспективных планах, но и поэтапная программа их выполнения. Это принципиальный вопрос. Вот в нашей Федеральной космической программе (ФКП) на 2016-2025 задача по Луне обозначена. Но в том-то и дело, что не в виде конкретной поэтапной программы. Предусматривается только «создание необходимого задела для полномасштабного исследования Луны после 2025 года и осуществления к 2030-му высадки человека на Луну». Весьма туманно. И что подразумевается под «заделом», не совсем понятно.

Что ж, давайте попробуем перейти к конкретике. Начнем с того, что для реализации лунной программы нам нужен новый пилотируемый корабль и тяжёлая ракета-носитель. На сегодняшний день у нас нет ни того, ни другого. Все это пока в стадии разработки. Создание ракеты-носителя тяжёлого класса планируется к 2028 году. Маловероятно, что двух лет будет достаточно для проведения лётных испытаний, чтобы к 2030-му осуществить высадку на Луну.

У американцев же готов и испытан в беспилотном варианте корабль «Orion», готова и сверхтяжёлая ракета Space Launch System (SLS), над которой работает Boeing. Тестовый запуск носителя запланирован на конец 2019 года.

Проработав два десятилетия в международных программах, продолжает Падалка, считаю, что национальной идеи для пилотируемой космонавтики, особенно в таких масштабных космических проектах, как Луна и Марс, быть не может. Должен быть крупный международный проект с участием нескольких стран. В конце 2017 года было подписано соглашение между Россией и США о намерениях по созданию окололунной станции (Lunar Orbital Platform — Gateway). Согласно предварительным договорённостям, Россия может изготовить шлюзовую камеру для выходов экипажей в открытый космос. В начале мая этого года было анонсировано участие России в проекте окололунной станции с возможностью полёта российского космонавта к Луне на американском корабле Orion в 2024 году.

В дальнейшем, чтобы к нам относились, как к нужным и надежным партнёрам в лунной и марсианской программах, мы не должны ограничиваться созданием лишь модифицированной шлюзовой камеры. Надо предлагать свои услуги в области инновационных космических технологий. Как, например, наши партнёры, которые успешно испытали компактный ядерный реактор Kilopower, предназначенный для лунных и марсианских пилотируемых миссий. Этот реактор позволяет непрерывно производить до 10 киловатт энергии в течение десяти лет.

Нам не обязательно Соединенным Штатам уступать место ведущего партнера в таких проектах. Россия и сама может быть лидером и повести за собой, к примеру, наших стратегических партнеров по организации БРИКС.

Если не предложим ничего нового, надёжного и более дешевого, что можем делать только мы, боюсь, и далее наша отечественная космическая программа ограничится только орбитальной станцией. Тем более, что такая задача в ФКП поставлена: «Завершение развертывания российского сегмента МКС и продолжение её эксплуатации до 2024 года с обеспечением технической возможности создания российской орбитальной станции на базе трёх российский модулей МКС после завершения её эксплуатации». И вот на этом «велосипеде» мы и дальше будем наматывать витки вокруг Земли. Но будет ли это соответствовать статусу космической державы?

Наши экипажи были не загружены работой

На МКС, начиная с прошлого года, работают двое россиян и четверо иностранцев. Между тем, в предыдущие 8 лет на станции соблюдался численный паритет: трое космонавтов от нашей страны и трое — от зарубежных партнеров. Почему паритет нарушился?

— Не от хорошей жизни, — говорит Геннадий Иванович. — История такая. Экипаж партнёров в составе трех человек начал летать на МКС с 2009 года. Ну и мы, чтобы не отстать, тоже увеличили российский экипаж до трёх человек. Однако в России такой вариант предусматривался только после полной сборки нашего сегмента. А запуск новых модулей все откладывается. И в результате — не полная загруженность российского экипажа работами, низкая эффективность космической командировки, небольшая научная отдача и неоправданно высокие поставки на орбиту ресурсов для жизнеобеспечения экипажа. Поэтому в 2017-м российская сторона вынуждена была сократить экипаж с трех до двух человек. И это выглядит вполне оправданно, если сравнить со станцией «Мир» либо сегментом партнёров на МКС. Когда объем значительно больше, когда в несколько раз выше уровень научного и технического обеспечения, то и численность экипажа возрастает. На российском сегменте МКС сегодня вполне хватает двух космонавтов...

Опытные космонавты никому не нужны?

В завершение беседы спросил собеседника, почему опытные звездоплаватели порой выдавливаются из российской космонавтики?

— К сожалению, в нашей системе опыт и профессионализм не всегда востребованы, — огорченно махнул рукой Падалка. — Это и в Роскосмосе, и в ЦПК. За тридцать лет моей работы очень много моих коллег были выброшены системой. Показательный факт: в структуре Роскосмоса сегодня работают всего два космонавта — Сергей Крикалев, являющийся исполнительным директором по пилотируемым космическим программам Роскосмоса, и экс-начальник Центра подготовки Юрий Лончаков, после ухода из ЦПК ставший советником в госкорпорации. Нет у нас перспективных программ, в которых можно задействовать завершивших полеты опытных космонавтов. Представьте, какие затрачены средства на каждого из нас и какой бесценный накопленный опыт пропадает.

У партнёров ситуация иная. Там профессионалами не разбрасываются. Есть много перспективных космических программ и направлений. Взять, к примеру, создание новых пилотируемых кораблей. Это «Orion» (компания Lockheed Martin), «Dragon V2» (компания SpaceX), «Starliner» (компания Boeing). Астронавты с опытом полётов привлекаются к работе в этих фирмах как эксперты, советники, испытатели, консультанты.

В России практически единственное предприятие является монополистом по созданию пилотируемой техники. Там своя группа испытателей. Эксперты со стороны? Но зачем головная боль? Я говорю без обид, это объективная реальность. Проблемы с увольнением опытных космонавтов из Центра подготовки начались ещё до моего ухода. Руководство Роскосмоса об этом знало и никак не реагировало.

На мне в Центре подготовки поставили крест сразу после пятого полёта, но уходили и более молодые ребята. То, что Центр покинул Сергей Волков, считаю большой потерей для системы. Возраст 45 лет, три космических полёта, опыт выходов в открытый космос. Прошёл подготовку во всех космических агентствах партнёров (NASA, EKA, CSA, JAXA). Отработал на станции, собранной в нынешней конфигурации, летал на двух последних модификациях корабля «Союз». И вот оказался невостребованным.

Это, на мой взгляд, преступление: вложить столько сил и средств в подготовку профессионала, а потом выбросить человека с таким капиталом. А ведь мог бы стать руководителем одного из ведущих управлений в Центре подготовки космонавтов, слетал бы ещё. Вместо этого, мастера кадровых рокировок из старой военной гвардии ЦПК, которые летали 15-20 лет назад и не помнят, с какой стороны подходить к космическому кораблю, зажгли перед Волковым красный свет. Решая свои узкокорыстные интересы, не позволили ему занять должность и не предложили ничего интересного взамен.

Роскосмос в этой ситуации обязан был вмешаться. Ведь с уходом профессионалов мы многое теряем. Между тем, не нормальная ситуация с использованием опытных кадров вынуждает Центр подготовки пытаться трудоустроить закончивших лётную карьеру космонавтов, создавая группу инструкторов-методистов в структуре отряда. Но в основном вся работа этих космонавтов заключается в пиар-акциях. Участие во встречах с общественностью, поздравления, приветствия, открытия различных мероприятий. Тоже, конечно, нужно, но разве это настоящее дело для профессионалов?

Я спросил Геннадия Ивановича, если б ему предложили отправиться в космос на китайском корабле, полетел бы? Мой собеседник ответил с юмором, что не знает китайского. Он энергичен, мобилен, в хорошей физической форме. Однако расставание с космонавтикой стало для него нелегким испытанием.

— Почти 30 лет отдал я космонавтике, жил ею, — говорит Падалка. — Это самое достойное и любимое дело, которым я занимался. В 2016-м получил допуск Главной медицинской комиссии на полет и должен был приступить к подготовке в составе экипажа. Полет в порядке очерёдности должен был состояться осенью 2018-го. Дело даже не в очередном рекорде России — более 1000 суток полета. Длительная работа в космосе важна для медицинских исследований. А что касается рекордов, то к ним очень стремятся наши партнёры. Как только в одной из экспедиций появилось свободное место в «Союзе», американцы тут же продлили полет Пегги Уитсон. Сейчас она рекордсмен по суммарному пребыванию и длительности одного полёта среди женщин.

Но мне не дали отправиться в космос и поработать. Вынудили уйти, точнее «ушли». В прошлом году об этом много говорилось в прессе. Тогда отряд покинули несколько опытных космонавтов, не желая профессионализм подменять лояльностью руководству. После моего ухода не прошло и полугода, как сменили руководство. Не вдаваясь в подробности, причин было более чем достаточно. Я был одним из тех, кто обращал внимание Роскосмоса на проблемы и нездоровую обстановку в Центре. Информация принималась к сведению, но ничего не делалось до тех пор, пока не появились публикации в прессе.

Знаете, я был нужен, когда мною затыкали дыры в программе полётов. Был период, когда на протяжении пяти лет я раз в полгода проходил медкомиссию и сдавал вместе с экипажем экзамены на допуск к полёту. Колоссальное напряжение и ответственность. И хотя эта работа была вхолостую, на всякий случай, но делать её надо было качественно.

Работал по нескольким программам. Подготовка к затоплению станции «Мир». Это на случай срыва автоматической стыковки грузового корабля с запасом топлива к станции. При таком варианте мой экипаж должен был стартовать и произвести стыковку вручную. Следующая подготовка — в экипаже МКС-0. Опять же, на тот случай, если бы не удалось осуществить в автоматическом режиме стыковку первых двух модулей новой станции и модуля «Звезда». Затем дублировал экипаж МКС-4. Потом нужно было срочно включиться в другой дублирующий экипаж — экспедиции посещения, где был космический турист. И только после всего этого начал готовиться к своему второму полёту.

Такая нагрузка не была в тягость. Профессиональная востребованность и доверие импонируют, прибавляют сил. А в пятый полет ушёл с должности начальника управления. Нужно было закрывать очередную дыру. Потому что из основного экипажа неожиданно ушел командир. Он вообще покинул отряд по собственному желанию. Стать командиром этого экипажа предложили мне. Решение по моей кандидатуре принимал лично руководитель Роскосмоса...

Задаю Падалке каверзный вопрос: может ли он вернуться в Центр подготовки сейчас, когда сменилось руководство ЦПК и Роскосмоса? Космонавт был бы рад, но считает это маловероятным. Не только потому, что новому руководителю Центра подготовки нужно время для понимания ситуации, но и учитывая позицию части его окружения.

— Это как раз те, кто за несколько дней до назначения нового начальника ЦПК инициировали письмо руководителю Роскосмоса против этого назначения. Сейчас эти же люди продолжают работать на высоких должностях в Центре... Мне не понятно, как ловко они встраиваются в нашу систему, занимая руководящие позиции.

Надеюсь, жизнь все расставит по своим местам. У меня была потрясающая карьера. С благодарностью вспоминаю все свои экипажи, в которых летал. Состоялся как профессионал, благодаря моим учителям и наставникам в ЦПК и космических агентствах партнёров. Центр подготовки — сокровищница таких людей. И вспоминаю одного из своих учителей, выдающегося специалиста в области космической психологии. Он говорил: «Не надо думать, какой жизнь была или будет. Нет никакого прошлого, и будущего не будет. Все происходит здесь и сейчас». Вот я и живу. Жизнь прекрасна...