РУССКИЕ АРКТИЧЕСКИЕ РОБИНЗОНЫ

Опыт шести лет вынужденных зимовок поморов близ Шпицбергена в 1743-1749 годах.

Вот невыдуманная история о русских беломорских моряках.

Летом 1743 г. житель города Мезени Еремей Окладников снарядил и отправил для ловли китов, моржей и тюленей судно с экипажем в 14 человек. Судно взяло курс на Груманд (Шпицберген) и первые восемь дней шло легко при благоприятном ветре. На девятый день ветер изменил направление, судно отнесло к востоку – к острову Малый Брун (или Эдж).

Корабль попал в ледяную западню. Решили высадиться на берег. Кормщик Алексей Химков вспомнил, что несколько лет назад жители Мезени зимовали на этом острове и соорудили на острове из плавника избу, эта изба могла сохраниться. Четырех человек с судна отправили на поиски постройки и других вещей, которые возможно сохранились в ней. Это были штурман Алексей Химков и три матроса: Иван Химков, Степан Шарапов и Федор Веригин. До берега было около четырех верст. В дорогу взяли лишь самое необходимое: немного продовольствия, ружье, рожок с порохом на 12 зарядов и столько же пуль, топор, маленький котел, 20 фунтов муки в мешке, огнянку (жаровню), кусок трута и огниво, нож, пузырь, набитый курительным табаком, да деревянные трубки для каждого.

Вскоре обнаружили хижину верстах в двух от берега. Изба делилась на сени и горницу. В горнице была русская печь по-черному. Дрожа от холода, провели ночь, а утром поспешили на берег моря, чтобы поделиться с товарищами известием о своей удаче, чтобы всем вместе перенести с корабля на остров продовольствие, оружие, снаряжение.

Каков же был их ужас, когда они не увидели своего корабля! Перед ними было совершенно чистое ото льда море. Ураганный ветер, свирепствовавший всю ночь, разломал, разбросал ледяные торосы. Жестокая буря либо разбила корабль, либо вместе со льдиной, которая его сковала, унесла в открытое море. Больше они уже никогда не видели своих товарищей, остававшихся на корабле. В отчаянии моряки вернулись в избу.Строение было повреждено в нескольких местах, и матросы принялись за ремонт. С помощью топора они подогнали разъехавшиеся бревна и законопатили щели мхом.

В качестве дров для печи решено было использовать деревянные обломки судов и деревья, выброшенные на берег моря. Зимовщики стремились поддерживать огонь постоянно. Прежде всего это было связано с тем, что изначально они имели незначительный запас трута, и в случае потери огня развести его снова было не так просто. Одновременно с заготовкой дров происходил поиск пищи, чтобы заготовить некоторое ее количество про запас.

Двенадцатью зарядами пороха они подстрелили двенадцать диких северных оленей. Имея очень незначительный запас приспособлений и инструментов, зимовщики проявили выдумку и изобретательность. Однажды нашли доску с вбитыми в нее гвоздями и железным крюком. Сделали рогатины, чтобы охотиться и обороняться от белых медведей. Два больших наконечника для рогатин сделали из железного крюка. Нашли подходящий по форме еловый корень, из которого смастерили лук для охоты. Тетива была изготовлена из жил белого медведя, убитого ими «с большой опасностью» рогатинами.

Как исходный материал для ковки применялись несколько гвоздей, имевших в длину от 5 до 6 дюймов и нужную по длине толщину, а также другие железные предметы, выброшенные на берег. «А чтобы в совершенство привесть свою кузницу, то сыскали они большой дикой камень, который служил им вместо наковальни; из двух оленьих рог сделали они клещи. Сими инструментами сковали себе два железца на рогатины, которые, выгладив хорошенько и выточив на камне, старалися как возможно прикрепить вырезанными из оленьей кожи ремнями к палкам, толщиною в руку, которые доставали они от сучьев», - сообщает Петр Людовик Ле Руа, описавший в 1772 году жизнь поморов на острове. Опушка для стрел делалась из еловых шишек, тонких медвежьих жил и перьев чаек.

Потом отшлифовали и наточили наконечники на камнях. Рогатины получились крепкие, надежные, с их помощью можно было отражать атаки белых медведей. А медведей на острове было немало, и они не редко подходили к избе, надеясь добраться до запасов продовольствия. С помощью рогатин новые робинзоны смогли убить несколько громадных белых медведей. Копьем поражали диких оленей.

Мясо медведей, оленей, песцов спасало людей от голодной смерти, а звериные шкуры – от полярной стужи. Необычайно крепкие медвежьи сухожилия использовали как тетиву для луков, ими же сшивали одежды из шкур. Кроме двух больших железных наконечников для рогатин, отковали четыре маленьких наконечника для стрел, к стрелам приладили птичьи перья. Пользуясь только этим оружием, в течение шести с лишним лет кормили и одевали себя. Всего за 6 лет ими было убито 250 оленей и 10 белых медведей, однако только в первый раз они целенаправленно охотились на медведя - другие медведи были убиты в целях самообороны, так как зимовщикам довольно часто приходилось отражать нападения этих животных на лагерь. Охота же на этого крупного и сильного зверя признавалась ими чрезвычайно опасной.

Питались мясом, осенью собирали ягоды и грибы. Хлеба и крупы у них не было. Соль выпаривали и вымораживали из морской воды. Из небольшого количества муки, захваченного с судна, они сначала изготовляли нечто вроде похлебки, варя муку вместе с оленьим мясом. Но запас муки быстро расходовался, и зимовщики решили сохранить оставшуюся часть ее для исключительных случаев.

Мясо коптили, подвешивая его к стенам внутри избы, там его не могли достать белые медведи. Поскольку помещение топилось по-черному и было постоянно наполнено дымом, то его потолочная часть превращалась в своеобразную коптильню. Этот способ позволил сделать необходимые запасы мяса, которое в высушенном и прокопченном виде лучше усваивалось и было вкуснее сырого. «Ежели кто станет вопрошать, каким образом они сие средство воздумали, то нетрудно будет на то ответствовать. Нет ни одной земли, где бы не коптили как окороков и гусей, так и различного рода рыбы; а в России введено во употребление и сушить на солнце, и провяливать на воздухе лососей, осетров и других разных рыб. По постным дням, а наипаче в великий пост, ставят их на стол без всяких приправ». Летом на воздухе мясо отлично высыхало и становилось чем-то немного похожим на хлеб. Летом воду брали из ключей, зимой растапливали снег или лед Единственным сосудом для черпанья и хранения воды был принесенный с судна небольшой котел.

Исследуя остров, зимовщики нашли глину, пригодную по своему качеству для изготовления сосудов. Из глины, размяв ее, они сделали лампаду, которую впоследствии использовали для освещения помещения в период полярной ночи. Вместо масла в нее вливался жир убитых животных, чаще всего - сало оленей, а фитилем служили куски материи.

Иван Химков, который раньше зимовал на берегу восточного Шпицбергена, порекомендовал для предотвращения заболевания цингой применялись способы, предложенные Иваном Химковым, который уже неоднократно зимовал на западном берегу Шпицбергена. «Он говорил им, что должно: 1) есть сырое и мерзлое мясо, разрезавши его на мелкие кусочки; 2) пить совсем теплую оленью кровь, как скоро его убьешь; 3) делать сколько можно движения телу и 4) есть сырой ложечной травы (Cochlearia) по стольку, сколько можно будет; ибо сие растение одно токмо, да и то в нарочито малом количестве, здесь попадается». Эти средства троим из них помогли не заболеть цингой. Больше того, островитяне приобрели небывалую подвижность. Иван Химков стал бегать с поразительной легкостью и быстротой, а вот Федор Веригин не смог преодолеть отвращение к оленьей крови. К тому же он был слишком медлителен и не мог активно противостоять цинге. Он заболел цингой, товарищи кормили его, как малого ребенка, но Веригин умер зимой 1748 г. Его похоронили в Грумандскую вечную мерзлоту.

Когда обносились, то перешли на одежду из звериных шкур. Спали на оленьих и песцовых шкурах, шкурами укрывались. Но шкуры надо было выделывать, дубить. Поморы вымачивали их в пресной воде, мяли и растирали размокшие кожи руками, покрывали их растопленным оленьим жиром, потом снова мяли, пока они не становились мягкими и гибкими. Чтобы сшить одежду из меха или кожи, нужны были шило и игла. Пришлось их выковывать, обтачивать. Большого труда стоило просверлить игольные ушки, они не получались ровными и гладкими, отчего продетые в них ремни часто рвались. Разрезание шкур производилось острым ножом. В качестве ниток использовались медвежьи и сайгачьи жилы. Для летнего времени ими изготовлялись из голых выделанных шкур традиционные одежды по имеющимся образцам - штаны, рубашки. Для зимнего времени шились специальные длинные шубы из невыделанного оленьего меха. «У оных шуб пришит был, подобный капуцинскому, капушон, который однако же лучше обходился около шеи и головы; а собственно он был не иное что, как большое отверстие для лица, потому что упомянутые шубы были совсем наглухо зашиты, так что когда надлежало надевать их, должно было, как мешок, взбрасывать на голову». Также из шкур шилась необходимая обувь: башмаки, сапоги.

Полярный день длился четыре месяца столько же длится полярная ночь. Поморы вели календарь. Шли годы, бесконечно долгие полярные ночи сменялись столь же долгими полярными днями. Тут не мудрено было сбиться со счета. Тем не менее их календарь оказался довольно точным. Когда 15 августа к острову подошло судно, которое наконец вернуло поморов на родину, на их календаре был август. На вопрос, как же они все-таки определяли время, Алексей Химков с горячностью ответил: "Каким же я был бы капитаном, если бы не мог определить высоту солнца, когда оно видно, и движение звезд, когда солнца нет?! Я изготовил себе палку для этой цели, подобную той, какую оставил на корабле, и она служила мне для моих наблюдении". Это был так называемый посох Якова, или градшток – угломерный инструмент, применявшийся моряками (вплоть до конца XVIII века) для определения времени суток. Снег на острове выпадал в огромнейших количествах. Хижину заносило так, что выбираться из нее приходилось через кровлю.

Медведей, северных оленей, песцов на острове было великое множество. Летом прилетали тысячи птиц. Море было богато рыбой. Поморы пробовали ее ловить, опуская в воду мешок из оленьей шкуры. Тюленей и моржей было тоже очень много. Шел уже седьмой год их жизни на острове.

И вот наступил день освобождения. Люди увидели приближающийся к острову корабль. Судно, как потом выяснилось, принадлежало русскому купцу. Шло оно из Архангельска. К счастью для наших островитян, ветер пригнал этот корабль не к западному, а к восточному Шпицбергену, к острову Малый Брун, почти к тому же месту, где жили наши робинзоны. На острове разожгли костры, размахивали рогатинами и шкурами. Очень волновались: вдруг не увидят и пройдут мимо. На корабле заметили сигналы, кормщик изменил курс, и судно, несмотря на опасные подводные камни, подошло к берегу.

А вот так поморы сами рассказывали о своем житье-бытье на острове и об избавлении из плена. "Бывало у нас и время, когда ни бахилы шить, ни кухлянку, ни кожи мять, ни калги-лыжи ладить, ничего иного по хозяйству справлять вдруг ни нужды тебе, ни охоты нету. Тогда занимались тем, что было душе любо: Хрисанф, например, коробочку из кости круглой ножом вытачивал, Алексей мох курил, о жене, детишках, о материке вспоминал да Степана слушал, как тот песню со слезой пел, такую же думу думая.

И прожили так вот, одни, за семьдесят седьмой параллелью, в стране полунощной, шесть зим и лет да три месяца. И были у них порядок и лад, и не было ни свары, ни отчаянья. Даже ни блоха, ни вошь не завелись.

Они упросили капитана взять их на службу матросами. А за доставку имущества обещали по возвращении на родину уплатить восемьдесят рублей. Поморы погрузили на судно пятьдесят пудов оленьего жира, двести оленьих шкур, больше двухсот шкурок белых и голубых песцов, медвежьи шкуры – все то, что добыли за годы жизни на острове. Не забыли взять свой лук, стрелы, рогатины, лампы, свой топор и сильно сточенный за 7 лет нож, самодельные иголки, ремни – словом, все, что у них было, чем обзавелись. 28 сентября 1749 г. корабль со спасенными поморами прибыл в Архангельск. Когда судно подходило к причалу, Алексей Химков, Иван Химков и Степан Шарапов стояли на палубе в фантастических одеждах из драгоценных шкур, обросшие и изменившиеся, но сильные, мужественные и непобедимые, словно герои северной саги. Одна из женщин вдруг узнала своего мужа, которого долгие годы оплакивала, считая погибшим. Она не могла сдержаться и бросилась в воду, чтобы скорее добраться до корабля, и чуть не утонула.

Историей русских моряков, проведших шесть с лишним лет на необитаемом северном острове, заинтересовались профессора Российской Академии наук. Алексея и Ивана Химковых вызвали в Петербург. Специальная комиссия расспрашивала матросов об их пребывании на острове. Некоторые сомнения, возникшие было у членов комиссии о достоверности рассказанного, Алексей Химков сумел рассеять. Было твердо установлено, что поморы находились на Шпицбергене, а не на Медвежьем острове. Это убедительно доказывали отмеченные ими даты первого появления солнца после полярной ночи и его исчезновения, когда полярный день закончился. Последующие экспедиции подтвердили точность всего рассказанного поморами и даже нашли избу, в которой они жили.