Степная прародина индоевропейцев как гипотеза

Степная прародина индоевропейцев как гипотеза. Часть 1

Степная гипотеза происхождения индоевропейцев. Среди пяти-шести наиболее популярных гипотез происхождения индоевропейцев степная – одна из самых старых, но всё еще влиятельная (Конча 2004; 2017), а в последнее время она приобрела наибольший вес благодаря поддержке генетиков. Из лингвистов эту гипотезу отстаивали А. Шлейхер, О. Шрадер, Т. Бенфей, В. Бранденштейн, из археологов – Э. Вале, Г. Чайлд, Т. Сулимирский, М. Гимбутас, В. Н. Даниленко, Д. Я. Телегин, а ныне Дж. Мэллори, Д. Энтони, Кр. Кристиансен, В. А. Дергачев. Лингвистов к этому приводила реконструкция словаря праиндоевропейского языка – терминология земледелия и скотоводства, особенно коневодства, военного дела и транспорта – колесниц и т.п. Археологи основывались на поиске археологических соответствий этому словарю и культурному уровню, находя их в бронзовом веке понтокаспийских степей.

Степная гипотеза вырастала в противостоянии с гипотезой нордического происхождения индоевропейцев, особенно разработанной у немецких исследователей — лингвиста Г. Гирта и археолога Г. Косинны (Hirt 1882; Kossinna 1902; 1926). Еще в 1930-е годы мятежный ученик Косинны Эрнст Вале в Гейдельберге выступил против его концепции и повернул его завоевательные походы «индогерманцев» вспять (Wahle 1924). Затем англичанин Гордон Чайлд, вначале следовавший за Косинной (Childe 1926 [написана, видимо, в 1916]; Чайлд 2005), также стал выводить индоевропейцев из степей (Childe 1925; Чайлд 1952), а после войны литовская эмигрантка Мария Гимбутас, проходившая стажировку в Гейдельберге, развила свою «курганную гипотезу», объединив в «курганную культуру» целый ряд степных культур Восточной Европы. По ее представлениям, эти мигранты принесли в Европу курганный обряд погребения и прочие черты патриархата и бронзового века и смели матриархальную неолитическую культуру Европы (Gimbutas 1956; 1963; 1977; 1980; 1981; 1996).

Объединение в духе Гимбутас культур с разными судьбами быстро себя дискредитировало, но ее идея оказалась живучей. Дж. Мэллори развивал ее гипотезу без феминистических эскапад и слияния культур, а также ограничил ямную культуру ролью предков только восточной части индоевропейских народов (индоиранцев, греков и армян), остальных возвел к степному энеолиту (Mallory 1989). Даниленко присоединил к идее Гимбутас трактовку роговых «цурок» степного энеолита как псалий, зооморфных подобий каменным топорам-молотам — как конеголовых скипетров, а всё вместе — как свидетельств всадничества еще у предков ямной культуры (Даниленко 1974; Даниленко и Шмаглий 1972). Д. Энтони заметил на зубах конских черепов энеолита следы от того, что кони грызли мундштуки (Anthony 1986; 2005: Anthony and Brown 1991). В. А. Дергачев собрал признаки массового падения трипольских крепостей под натиском степняков (Дергачев 2007). Харрисон и Ф. Хейд выявили в Среднем Подунавье смешанные комплексы (рис. 1), говорящие, по их мнению, о воздействии ямной культуры на европейские культуры (Harrisson and Heyd 2007), а Батора картировал (рис. 2) россыпь ямных импортов из северозападного угла ямного ареала (Bidea the social tora 2006).

В этих условиях Кристиан Кристиансен построил новую концепцию миграции предков индоевропейцев Европы из степей (Kristiansen 2009; 2012). Он убежден, что именно ямная культура принесла в Европу новый способ погребения – курганный, с индивидуальными погребениями и разделением обряда на мужской и женский. Придерживаясь марксистских убеждений, он исходит из того, что социальные сдвиги (от земледелия к пастушескому скотоводству) должны сказаться в смене идеологии и языка, а критерием проверки является наличие у ямной культуры причин для смены экологической ниши (иссушение климата). Здесь нет надобности критиковать эту статью – я ее уже рецензировал (Клейн 2015а).

Сенсационное вторжение генетиков. В последние годы спор шел главным образом между двумя гипотезами: одна помещала прародину в Анатолию, другая – в понто-каспийские степи, и обе наталкивались на существенные возражения. В 2015 году две сенсационные статьи генетиков (Haak et al. 2015; Allentoft et al. 2015) решительно склонили чашу весов в пользу степной гипотезы. Статьи эти отражали работу двух мультидисциплинарных команд – гарвардского генетика Дэвида Райха и копенгагенского генетика Эске Виллерслева. В обе были включены исследователи из разных стран, в том числе и археологи, но так получилось, что в обе команды ключевыми археологами вошли старые сторонники степной гипотезы: в команду Райха – Энтони, в команду Виллерслева – Кристиансен.

Ядро гипотезы: миграция ямной культуры в Центральную и Северную Европу. Обе команды обнаружили разительное сходство по генофонду населения культуры шнуровой керамики Европы с носителями ямной культуры раннебронзового века степей. Это сходство обе команды истолковали одинаково: как свидетельство массовой миграции ямной культуры степей в Центральную и Северную Европу, где в результате на этой основе сформировались культуры шнуровой керамики, всеми признаваемые за индоевропейские (рис. 3). Поскольку до того в этой части Европы был иной генофонд, генетики предположили, что именно ямная миграция принесла в Европу индоевропейские языки. В какой мере на эти заключения повлияли односторонне ориентированные археологи, вошедшие в эти команды, либо как раз результаты генетики привлекли именно археологов этой ориентации, сказать трудно.

Неувязки. Между тем, со всех точек зрения – лингвистической, археологической и генетической – степная гипотеза страдает существенными неувязками.

Словарь индоевропейского праязыка с самого начала был сомнителен в аспекте включения лексики скотоводства, земледелия, военного дела и транспорта. Как показывает С. Конча (1998; 2002; 2017), обобщая ряд исследований лингвистов, эта лексика вполне может поначалу относиться к диким животным и растениям, к охоте и собирательству и их орудиям. Войны велись и племенами гораздо более низкого уровня развития, а колесниц у ямной культуры еще не было. В ней и в более поздних катакомбных культурах в повозки впрягались только волы (Клейн 2010в). Ныне общепризнано, что «цурки» — это не псалии. Придется признать и то, что «конеголовые скипетры» — и не скипетры (у них нет проуха) и не конеголовые (животное неизменно с одним рогом) (Клейн 1990; 2010б; Klejn 2013). Конские черепа, обследованные Энтони, оказались не энеолитическими, а более поздними (Клейн 2010в). Кто штурмовал укрепления трипольцев, не вполне ясно. Обращает на себя внимание, что на карте Харрисона и Хейда ямный компонент прослеживается в Среднем Подунавье, а не севернее, где проходило формирование культур шнуровой керамики. Уже после совместной работы с Харрисоном Хейд признал, что ямная культура не продвигается за пределы степного ландшафта и не выступает ранее конца IV тысячелетия (Heyd 2011; Fr?nculeasa et al. 2015).

Что касается сопоставлений Кристиансена ямной культуры с культурами шнуровой керамики, то еще Хойслер констатировал, что в отличие от последних в ямной культуре не было разделения обряда на мужской и женский (H?usler 1963а; 1963b; 1977; 1981; 1983; 2003). Керамика совершенно различна: в ямной она без ручек, в шнуровой керамике кубки без ручек, но амфоры – с ручками или ушками. Курганы были уже в культуре Эртебёлле на балтийском побережье, а переход от коллективных погребений к индивидуальным незачем связывать с приходом ямников: достаточно просто смены образа жизни. Для коллективных гробниц требуется прочная оседлость, а подвижный образ жизни ведет к тому, что погребение каждого покойника оказывается в новой местности. На образ жизни людей ямная культура могла повлиять, но могли сказаться и изменения климата.

Неувязки относятся и к более фундаментальным аспектам предложенного решения – считать ямную культуру предковой для индоевропейских языков. Рассмотрим несколько противоречий. (в следующем посте)

http://генофонд.рф

Лев Клейн